Чародейки, не сговариваясь, сузили окружающий их поток силы, клином ударили в скопище копошащихся щупалец. Беззвучный вопль стегнул, как кнутом, но не испугал женщин, лишь прибавил отчаянной дерзости. Рысь и Волчица переглянулись – и дружно, общим усилием воли нанесли удар, в клочья разорвавший темный клубок.

Какой ураган взметнулся над светлыми плитами! Обрывки щупалец, зажившие самостоятельной жизнью, закружились, сливаясь в темную пелену, отгораживая своих противниц от всего мира. Кокон, который сплели вокруг трех женщин черные злобные змеи, был непроницаем для силы. Она обратилась вспять и обрушилась на самих чародеек.

Вот это было страшным испытанием! Фаури ахнула и упала бы на колени, но ее, как в Кровавой крепости, поддержала Ингила. Арлина, до крови прикусив губу, гневно искала «прореху» в душащей их завесе.

Женщины не видели, как вокруг храма падали, простирались на земле люди, не выдерживая веса собственного тела. Гнетущая, свинцовая, мертвая тяжесть расползалась все дальше и дальше от площади.

Отстраненно, словно не о себе, Арлина вспомнила, как с крепостной стены слушала песню окрестных скал. У всего на свете есть свой голос. А у этого черного давящего кокона?

Преодолевая слабость и слепящее отчаяние, она вслушалась…

Да, песня была – глухая, гнетущая, тяжко пульсирующая, как кровь в жилах больного. От нее леденело сердце, она порабощала душу и мозг. Стиснув зубы, Арлина заставила себя молча, беззвучно присоединиться к этому чудовищному мотиву. Она подчинилась жуткому размеренному ритму (это было пыткой!), слилась с ним, собрала всю свою силу – и рванула, сбила, исковеркала рисунок чужой песни!

По кокону-убийце прошла дрожь, он колыхнулся волнообразной рябью, покрылся мелкими трещинками. Изнемогая от напряжения, Арлина сквозь зубы выдавила одно-единственное слово:

– Вместе…

И даже зажмурилась – такой яростный поток силы плеснул изнутри в полуразрушенный кокон, разметал его, разодрала клочья.

Черные змеи запрыгали на мраморных плитах так, словно плиты эти были раскаленными, закрутились, свились в клубок, колесом прокатились вокруг чародеек.

– Бей! – злорадно крикнула Фаури. – Бей, не то уйдет!

Демон и впрямь спасался бегством. Исполосованный незримыми ударами, слепо тычась из стороны в сторону, он в панике искал дорогу к убежищу, которое надежно хранило его век за веком. И успел, нашел… Черная колонна приняла его, впитала, растворила в себе. А следом хлынули прозрачные, яростные струи силы, обволакивая колонну, «запечатывая» ее, отрезая врагу путь назад…

И все стихло.

Успокоилось.

Опали незримые потоки, ушли сквозь мрамор в землю, как вода в песок.

Тореол отшвырнул секиру (лязг металла о плиты заставил всех вздрогнуть) и на непослушных ногах двинулся к измученным чародейкам. Ингила толкнула Фаури прямо в его раскрытые объятия и, морщась, потерла синяки, оставленные на ее смуглой руке пальцами Рыси.

– Я не помню, – тихо всхлипнув, пожаловалась Фаури Тореолу. – На миг почти вспомнила… но нет, ничего…

Арлина в этот миг пыталась объяснить что-то подбежавшему мужу, но не могла выговорить ни слова – так ее трясло.

Ралидж осторожно стер с ее подбородка струйку крови, бежавшую из прокушенной губы.

– Ну, я пойду, – ни к кому не обращаясь, сказала Ингила. – Наших поищу… Рифмоплета, Тихоню…

Никто ей не ответил. Вздохнув, циркачка побрела по ступеням вниз, в еще не опомнившуюся толпу.

Незаметный поднялся со ступеней, подошел к слепому жрецу, который, стоя на коленях возле мертвого юноши в алом одеянии, растерянно гладил его по лицу. Склонившись над ухом старца, Незаметный тихо, но твердо напомнил ему:

– Мы же собрались для коронации…

В бешенстве, в черной злобе Джилинер отшатнулся от зеркала.

Нет, Ворона разъярила не потеря короны, которую он уже чувствовал на голове. И уж конечно, не потеря невесты! Страшнее было другое – поражение, нанесенное ему как магу. Он, Джилинер Холодный Блеск, бежал от демона, не приняв боя, а две женщины этого демона в узелок завязали!

Чародей знал, что сам себе он никогда не забудет и нем простит пережитого унижения. Но никто не сумеет ему об этом напомнить!

Сейчас эти гордые победители умрут. Все, до кого успеет дотянуться Четвертый. Толпа перепугана, стражники ошеломлены. Самое время вступить в игру убийце.

Всех! Укравшего власть Тореола. Мерзавку Фаури, сбежавшую чуть ли не со свадьбы. Арлину – она слишком сильная колдунья, чтобы жить в одном мире с Джилинером. Ралиджа – ну, этого за все хорошее!

Конечно, Четвертый не успеет уйти с площади: вмешается дракон или опомнятся стражники… Ну и ладно, кому он нужен! Глиняные Люди – неудачные творения, у Ворона есть замыслы поинтереснее…

Кольцо – последнее, четвертое – мягко скользнуло на палец…

Приказ пришел неожиданно и грубо, словно удар, разбудивший спящего.

Четвертый поднял к небу невидящие глаза. Со стороны казалось, что он тупо таращится на проплывающие облака. Впрочем, толпе вокруг не было до него дела.

Так же как и Четвертому – до толпы. Мир сузился, превратился в мраморную площадку, к которой вели светлые ступени.

Наверху – люди, которых надо убить. И дракон. Его надо убить первым. Он не ждет нападения. Передавить горло. Четвертый был рядом с драконом, видел уязвимое место. У подбородка – тонкий слой чешуи. Без дракона будет проще.

Убить всех наверху. Потом спуститься по ступеням. Убивать каждого, кто на пути.

НЕТ.

Мускулы заныли от напряжения. Чужая воля, воля господина гнала вперед по ступеням. Но коротенькое словечко, всплывшее в сознании, удерживало Четвертого на месте.

НЕТ.

Нарастала боль, но это не было самым страшным, самое страшное было впереди. Так легко было этого избежать: податься вперед, шагнуть на первую ступеньку…

НЕТ.

Продолжался поединок, начавшийся на погребальном костре. У хозяина была власть. У хозяина была сила. У Четвертого – лишь короткое слово.

НЕТ.

Он держался. Пока еще держался… но зачем? Он – Четвертый. Он – Глиняный Человек. Он сотворен, чтобы исполнять повеления господина.

НЕТ.

Исчезли звуки. Исчез весь мир. Остались раб и господин – и невидимая цепь, связавшая их. Цепь эта натянулась до предела – натянулась мучительно, невыносимо.

Если бы только вспомнить свое имя!.. Казалось, что это будет спасением… свободой…

Но имя сгорело на костре. Мир был мертв и беззвучен, и безжалостно держала цепь, и ничто не могло пробиться извне в замкнувшийся, отчаявшийся разум неживущего, из пепла созданного существа…

Но что-то все же пробилось… голос! Звонкий, требовательный девичий голосок: