— Конечно, — согласился он и, по-птичьи склонив на бок голову, сказал уже намного спокойнее: — Голубушка, я просто хотел вас предостеречь. Это дело — ну, об убийстве господина мэра — оно же политическое, а вы по незнанию можете всяких дел натворить!

— Выражайтесь яснее, — попросила я, чувствуя, что медленно закипаю, и залпом допила свой отвар.

— Ну, голубушка, не горячитесь! — инспектор примирительно выставил вперед ладони, источая мирный запах ромашки и липы. — Я ни в чем вас не упрекаю. Но вы же насчет валерьянки господину Исмиру рассказали, а газетчики-то возьми, да и пронюхай!

— Но откуда?! — чуть не взвыла я. Ведь чувствовала, что ничего хорошего мне это не принесет! А все равно взялась помогать Исмиру, и теперь приходится за это расплачиваться.

— Не знаю, голубушка, — инспектор отвел взгляд и, внезапно вспомнив о почти остывшем глинтвейне, принялся жадно пить. — Может, сам Исмир проговорился или еще кто, но в вечернем выпуске «Хельхейм газетт» об этом большущая статья на первой полосе, а завтра и остальные, конечно, перепечатают! Да еще и с вашими портретами — голову даю на отсечение!

Я смежила веки, воображая, в какой ярости будет Ингольв. Впрочем, плевать!

— Что еще? — голос мой звучал тихо и устало.

— А вам мало, голубушка? — почти искренне удивился инспектор и посоветовал серьезно: — Слухи уже, конечно, не остановить, но держались бы вы от этого дракона подальше, голубушка!

— Благодарю за совет! — едко ответила я. — Только, боюсь, я не стану ему следовать!

Лицо инспектора Сольбранда выглядело серым от переутомления. Он потер покрасневшие веки и глотнул еще вина.

— Дело ваше, голубушка! — пожал плечами он. — Но вашему мужу это не понравится.

— Мужу?! — переспросила я слишком громко. — Какое дело до меня Ингольву? Его не касаются мои отношения с кем бы то ни было! Слышите?!

— Слышу, — согласился инспектор, и от его прохладно-лавандового сочувствия мой запал разом угас. — Это, конечно, ваше дело. Я только хотел вас предостеречь.

— Спасибо, — я заставила себя говорить ровно. Потом встала и, нащупав склянку с успокоительным, отмерила двойную дозу. Я глотком выпила противную на вкус жидкость и устало подумала, что много раз предостерегала пациентов не превышать количество лекарства, а теперь сама грешила тем же самым. Впрочем, сейчас мне нужно было спокойствие — пусть заемное и временное. — Я понимаю, что вы руководствовались самыми лучшими побуждениями.

— Конечно, голубушка, — кивнул инспектор, потом вдруг взял меня за руку и заглянул мне в глаза. — Голубушка, я на вашей стороне! Но что я могу сделать?

— Ничего, — согласилась я, пожимая в ответ его теплые пальцы.

— И все же, что там за история с духами? — припомнил инспектор. — Мне просто страсть, как интересно!

Подозреваю, он просто пытался довольно неловко перевести разговор на более безопасную тему, однако в тот момент я была ему за это благодарна.

— Давайте, я расскажу по дороге! — предложила я.

— По дороге куда? — поинтересовался инспектор, с готовностью вставая.

— Увидите! — усмехнулась я…

Выйдя из «Уртехюс», я ненадолго остановилась, жадно глотая морозный воздух. Боль и гнев переполняли меня, грозя вскипеть и выплеснуться, словно молоко на плиту. Сейчас мне впору самой себе прописать длительное лечение на водах или, скажем, на морском побережье. Вспомнилось море — голубое, опалесцирующее под светом луны, теплое и ласковое. Море в Хельхейме сурово, под стать здешней земле. А летом в Мидгарде оно мурлычет и ластится к ногам, как ласковая кошка… Боги, милосердные мои боги, неужели я никогда больше его не увижу?! Боль полоснула по сердцу, не давая вздохнуть. Ингольв никогда не отпустит ни меня, ни Валериана. Так что я прикована к этим суровым местам ржавыми кандалами долга…

И совсем как этот остров, живу на хрупкой грани между ледником и вулканом… Это сравнение заставило меня нервно рассмеяться.

Я обхватила себя руками за плечи, пытаясь унять рвущийся наружу смех, а инспектор, смерив меня обеспокоенным взглядом, поинтересовался:

— С вами все в порядке, голубушка?

— Вполне, — покривила душой я, с его любезной помощью (несмотря на преклонные лета, он все еще оставался крепким мужчиной) усаживаясь в кэб. И поспешила сменить тему: — Инспектор, меня беспокоит, что в Ингойе появилось множество лекарств, которые не проходили через мои руки. В Хельхейме очень бедная флора, а значит, почти все компоненты для зелий привозные. И все поставки трав проходят через мои руки или через аптекаря Фроста. Так откуда же?..

Я не договорила, внезапно осознав, что слишком много нитей в этой истории вело ко мне.

Инспектор не отрывал от меня внимательного взгляда.

Принюхаться (в буквальном смысле) к его отношению мне не удавалось — в кэбе царил резкий запах хлора. Должно быть, кто-то из недавних пассажиров загадил кабину настолько, что вознице пришлось основательно ее отмывать. Въевшиеся в обивку запахи пыли, пота и табака просто сногсшибательно сочетались с хлором и дешевым заменителем лимона.

У меня вдруг закружилась голова, и я сжала пальцами виски. Меня, единственного аромага в Ингойе, теперь так просто обвинить в злоупотреблении. Скажем, в том же изготовлении приворотного зелья. Разумеется, это не мансег[38], за применение которого по закону положено пожизненное изгнание. Впрочем, от изгнания я бы как раз не отказалась…

Прямых доказательств, конечно, не найдется. А вот с косвенными указаниями все обстоит намного проще. «Кто, если не ты?» — вопрос сакраментальный и, увы, пока безответный.

И эта интриганка Сигнё — приходила ли она ко мне по собственному почину, или же это был ход в чьей-то интриге?

— Но кому я могла помешать?! — вырвалось у меня.

— Ну, — инспектор потер переносицу и выразительно посмотрел на меня.

Я невесело хмыкнула. Если вдуматься, он был совершенно прав: многим хотелось бы убрать меня с дороги. Муж, свекор, Ингрид, даже доктор Ильин — и список можно продолжить.

— Одно можно сказать почти наверняка — тот, кто так старается бросить на меня тень — и есть убийца мэра, — сказала я, и только когда слова облачком пара сорвались с губ, поняла, что проговорилась. — Иначе выходит слишком много совпадений.

— Расскажите мне все, голубушка, — мягко попросил инспектор, взяв в свои ладони мою озябшую руку.

Что мне оставалось делать?..

Он выслушал, не перебивая ни взглядом, ни словом. И заговорил, негромко и веско, только когда я умолкла:

— Значит, господин Исмир соврал мне, чтоб вас выгородить, голубушка?