– Вы самый лучший, самый красивый, мы вас все любим.

– Вот видите, народ правду всегда скажет, – быстро заглатывая огненную солянку, произнес он. – А вы что, от солянки отказываетесь?

– Я солянку не буду, спасибо.

– Ой, попробуйте, она ж с оливками, не оторветесь, – настаивала повариха.

– Не уговаривай, я съем, мадам из Одэсы, они солянку нашу, окрошку, рассольник не едят, даже щи, учти на будущее, бульон любят, мацу крошат в него.

– А что это – маца?

– Хлеб такой еврейский, на их пасху. Вкусно с икрой, рыбой, с чем угодно. В синагоге народу за ней до самой Солянки. Думаешь, в очереди одни евреи? Ты ж понимаешь. Русских там больше. От нее же не поправляешься. На год вперед закупают. Так, Ольга Иосифовна?

– Не знаю, не пробовала, у нас в доме ее не едят. Говорят, Хрущев ее любил, но ел тайно.

В ожидании второго директор стал стучать о стенку костяшками кулаков, демонстрируя свои достоинства, как тетерев на току. А потом махал ими, словно в бою на ринге.

– Я бывший боксер. Еще когда мы жили в Магадане, мальчишкой боксом увлекся.

Понятно теперь, почему у тебя пусто в башке, видно, все вынесли.

– А вы спортом занимались?

– Нет, я в основном играю.

– На чем, если не секрет?

– На нервах. Но и руки у меня крепкие.

Он так искренне рассмеялся.

– На что намекаете? Хотите бросить мне вызов, так я принимаю. Чувствую, Ольга Иосифовна, мы с вами сработаемся. Ну, все-таки мнение одесситки: я парень ничего?

– Ничего-ничего. Такого второго еще поискать надо, и вряд ли найдется.

В дверях опять нарисовалась повариха, принесла второе.

Поджаркой называлось хорошо отваренное говяжье мясо, а сверху его тушеные мелкие кусочки куриной печенки, желудка, сердца с хорошо обжаренным репчатым луком. Не домжуровское «По-суворовски», но очень вкусное блюдо, буквально таяло во рту.

– Она у вас очень хороший повар, отсюда и навал народу со стороны.

– Я вам скажу одно, – он насадил кусок мяса на вилку и поднес его ко рту, – если мы сработаемся, квартира у вас будет. Но сначала я получу. Я должен жениться, моя мадам не сегодня-завтра родит. Если не женюсь, заберут партбилет, поняла? И тогда полный привет, никуда не возьмут, вот, падла, влип.

Киселев со всего размаху стукнул по столу ребром ладони, только подпрыгнули тарелки и звякнули стаканы, а я чуть не подавилась, будь она неладная эта поджарка или отварка. Черт побери, откажешься, так он еще и меня так стукнет.

– Коршиков меня убеждал, что вы шурупите хорошо в наших делах, а Шаров где мог выставлял меня идиотом. Не в открытую, конечно, а за спиной. Гнида, благодаря мне ему квартиру дали. Вы мне поможете? Ты ж понимаешь, надо свою команду подобрать! – Он показал мне кулак, сжатый так крепко, что костяшки пальцев побелели. – Если сработаемся, не пожалеете. Идемте, я с вашими познакомлю.

– Владимир Николаевич, какими вашими?

– С плановичками. У них всем заправляет Нина Ивановна, она все знает, но никогда не поделится, слово лишнее клещами не вытащишь. Все остальные на цыпочках перед ней, всех сжирает, ее все боятся, умная. Только Шарова побаивалась, он ей хвост крутил при всех. Зараза, хотел подсидеть меня, стать директором.

Он распахнул дверь с табличкой «Плановый отдел». Большая светлая комната с двумя трехстворчатыми окнами, подоконники полностью уставлены разными цветами. Особенно в глаза бросились почти всех оттенков фиалки с бархатными перламутровыми листочками. Глаз невозможно было оторвать от этой красоты. Цветы были и на полках стен, не отдел, а прекрасная оранжерея.

– Какая прелесть, какие вы молодцы, какой у вас чистый воздух и как приятно пахнет, – невольно вырвалось у меня. – Это так пахнут цветы?

– Это так пахнем и благоухаем мы. Правда, Владимир Николаевич? Только никто этого не замечает.

– Анна Егоровна, – Киселев улыбнулся, – вас я всегда замечаю. Вас нельзя не заметить. Видите, какие кадры у нас? Только прибыли с них, как со слона молока, не дают прибыли.

– Так вы, Владимир Николаевич, работайте так, чтобы прибыль была, а мы ее честно подсчитаем, – сверкнула кошачьми глазами вторая женщина.

– Ольга Иосифовна, это Нина Ивановна, о которой я вам говорил за обедом.

Его позвали к телефону, и он исчез.

– Здравствуйте, я хочу сказать, что еще не определилась окончательно с переходом в вашу систему, все размышляю, хотя работа эта мне знакома. Восемь лет отбухала на плодоовощной базе. У себя в Одессе. Только честно, девочки: я ничье место не буду занимать? Чтобы потом в меня пальцем не тыкали.

– Нет, нет, упаси бог, – обе женщины затараторили в один голос, перебивая друг дружку. – Мне предлагали, так, Анна Егоровна? Но я не могу. Здесь надо оставаться после работы, а мне ребенка из садика нужно забирать и домой ехать. Я далеко живу. А у вас дети есть?

– Нет, я только вышла замуж в прошлом году.

– Который раз?

– Да черт попутал, первый.

– Где такие черти водятся, вы нам покажите, что сватают прямо в Москву?

«А вы, Анна Егоровна, язва», – мелькнуло в голове. Я видела, как она среагировала на взгляд Нины Ивановны: похоже, прикусила язычок.

– А как вам с Владимиром Николаевичем работается? – я решила сменить тему разговора.

– Да вроде ничего. Директор как директор, молодой еще, пытается разобраться, мы ему помогаем, как можем.

– Раз я уже здесь, раскрывайте свои секреты, что из себя представляет контора?

Я подошла к стеллажам, на которых в ряд выставлены толстые папочки по номерам и годам. Выбрала папку с годовым отчетом за прошлый год. Молча перелистывала страничку за страницей: ну и ну, объемы закладки, как у нас в Одессе на самом маленьком складе. Зато удельный вес фруктов и цитрусовых дорогостоящих высок, и прибыль соответственно должна покрывать убытки.

Одна железнодорожная ветка, база первая имеет небольшой холодильник, у второй три старых хранилища на Мосфильмовской, и третья база в семидесяти километрах от Москвы по Минскому шоссе на Кубинке, используется для хранения овощей и картофеля с сентября по май месяц. Одно название, что контора, три мелкие базы, да еще и разбросаны, особенно третья.

Через два часа ознакомления с экономическим положением конторы я пришла к выводу: страна одна, и порядки всюду одинаковые. Как под копирку. Начальству все до фонаря. Как хочешь, так и крутись.

Да, все до боли знакомо. Бесконечное сокращение административно-управленческого персонала приводит к тому, что их работу выполняют теневые учетчики – рабочие сдельщики, бесправная московская лимита. Даже после окончания техникумов и институтов они не спешат перейти на другую работу. Где еще можно будет сидеть в теплом помещении в белом халате, выписывать накладные и акты, ни за что не отвечать и получать приличную зарплату, минимум как полковник на дальнем Севере, и быть обеспеченным местным ассортиментом. Да еще когда подойдет их очередь на жилье, получить комнатку в Москве. Привлеченная ученая рабочая сила на них изо дня в день корячится.