училища за непонятиям наук. Полемиков и совопросников о предметах веры нужно очень немного, да и те должны брать уроки у Спиридона Тримифунтского[265], обратившего на соборе философа-язычника. А многоученых нам нужно еще менее; иначе плохо будет, когда все будут доктора богословия. Но деятельных и набожных нужно как можно более. Деятельный при самых слабых способностях своих полезнее многоученого лежаки, потому что он много переделает дела и следовательно сделает добра в жизнь свою; а даровитый и ленивый-ничего, и слава Богу, если он только этим и кончит свое многоученое поприще; а то беда, коли примется учить по своему мудрованию. О набожных же детях Вам нечего говорить; Вы сами лучше меня знаете из житий святых. Итак, по-моему, в первом разряде учеников должны быть не звездохваты только, но деятельные и благочестивые. Этого термина у нас в семинариях и не употребляют; а исключать из семинарий не слабо-способных, а всех неисправимых в поведении и характере без различия способностей и происхождения.

Другое. Собственно в России избыток в кончалых семинаристах без мест увеличивается более и более; число воспитанников тоже. И, конечно, это поставляет в немалое затруднение духовное начальство. И мера к уменьшению учеников-не требовать детей в школы, как бывало прежде, и оставлять их на волю родителей — не несправедлива; потому что нынешние родители не могут не понимать цены воспитания. Только сирот надобно исключить. Но не допускать в семинарию детей причетнических-как, слышно, думали некоторые, — эта мера крайне несправедлива и вредна! И то уже не совсем согласно с уставами первенствующей, что в пастыри избираются только из духовенства, а не из всех сословий; но пример левитов это оправдывает. Но избирать в пастыри только детей священнослужительских-это ничем нельзя оправдать. Да и притом, кто не знает, что из поповичей и особливо батюшкиных сынков, бывает более шалунов и лентяев, чем из детей причетнических и особенно сирот. И обратите Ваше внимание на Архипастырей наших, на все знаменитое духовенство наше; едва ли не большая часть из них дети причетников и из сирот. Итак, видимо, что дарования и способности Господь дарует не одним поповичам. И зачем прибегать к мерам насильственным и несправедливым, когда у нас остается, можно сказать, без всякого употребления мера самая справедливая, естественная, святая, отеческая, Апостольская и, так сказать, Богоподражательная. И самый злой вольнодумец и еретик скажет, что И. Христос был совершеннейший Учитель и Пастырь. Но однакож при всей Его любви и ревности к делу посольства Его Он вступил на поприще Учителя, яко тридесяти лег сый. Тогда как Он 12 лет был премудрее премудрых учителей. Видно, что ранее 30 лет без крайней нужды вступать в звание Учителя и пастыря не следует (да едва ли у нас может быть такая нужда, которая бы давала нам право не подражать нашему Великому Пастыре-начальнику-доказательством тому служат и доныне язычествующие народы; но это оставим). Само собою разумеется, что обстоятельства нашей русской Церкви доныне (т. е. до 1840–1845 годов) не дозволяли нам исполнять Спасителем указанного и соборами узаконенного правила-посвящать во иереи не моложе тридцатилетнего возраста. Но скажите, что теперь препятствует исполнять это в совершенной точности, когда у нас кончалых более, чем коней чалых? А если бы исполнять это, то сколько бы из этого вышло добра! и сколько бы предупредилось беспорядков, только от того именно происходящих, что у нас в священники производятся 20–22-летние старцы (пресвитеры)! Как бы человек ни был умен и даровит, но в 20–25 лет он все еще юноша. И положим, что наконец наука посредством разных улучшений может сделать из 25-летнего юноши совершенного мудреца, но все кажется лучше подражать примеру И. Христа и исполнять правила соборов, чем нарушать по каким-бы то ни было уважительным причинам. — Вы скажете, положим, что все это так; но куда же давать кончалых? Как куда? и Василий Великий и Амвросий и проч. были чтецами; и видно эта степень считалась неизбежною к достижению священства. Поставьте правилом, чтобы всякий кончалый (кроме учителей и, пожалуй, академиков и то пока) непременно поступал в чтецы, т. е. дьячки; и тогда и кончалые будут при месте-при деле. Впрочем для этого, между прочим, необходимо прежде звание дьячка, униженного самими же духовными учеными (учителями-ректорами), возвысить в гражданском порядке до надлежащей степени, т. е. до почетного гражданства, даже и потомственного; потому что древние дьяки и нынешние подъячие высоко подняты. И ежели те, кои только читают или докладывают бумаги в присутствиях, пользуются огромными правами; то нисколько не будет несправедливым возвысить несколько читающего в церкви и не бумаги, а слово Божие. Вы лучше меня можете знать, что одною из причин к охлаждению усердия к церкви в прихожанах есть то, что у нас ие умеют в церкви читать. Следовательно, определением кончалых в дьячки, во-первых, эта причина станет ослабевать и наконец уничтожится (только для этого надобно в школах наших открыть особый класс чтения и кстати и сказывания проповедей). Затем кончалый, служа дьячком, узнает много, а главное сам себя, и другие узнают его на деле, что он за человек, какое его направление и проч. И когда ясно будет, что он может быть священнослужителем, тогда-и только тогда, а не ранее-дозволить ему жениться; а в противном случае низвести его в пономари или определить в почетные прислужники к Архиереям и Архимандритам, или куда-либо в другое подобное место. А затем, наконец, если видно будет в нем и то качество, которое Апостол поставляет в числе необходимых для священнослужителя и которое у нас теперь совсем в стороне, т. е. дом свой добре правящ, тогда возвысить его в сан священный, но во иерея поставлять его отнюдь не ранее известного, узаконенного возраста. Эту статью можно раскрасить очень ярко, но я не мастер этого дела, да для Вас это и не нужно. Скажу только, что этою мерою, т. е. нераннею женитьбою, между прочим, не так быстро будет увеличиваться духовное народонаселение. Dixi.

Простите, Бога ради, если я надокучил Вам моим (много-пусто-праздно…) глаголанием. Вы меня знаете коротко, и я не могу не видеть, что Вы ко мне также благосклонны… как и прежде, и потому я решился Вам высказать мои мысли; а если оне не хороши или Вам уже давно известны, то бросьте их в печь.

С искренним уважением и любовью честь имею быть Вашим, Милостивого Государя, покорнейшим слугою

Иннокентий, Архиепископ Камчатский.

Ноября 17 дня 1855. Якутск.

Письмо 166

Господь с тобою! Возлюбленная моя, милая Пашенька!

Давно я тебе не писал; ну и ты сама