— Слушай, ты ведь, наверно, все типы парусников знаешь?

— Все никто не знает, — солидно возразил Пашка. — Сколько их было за историю человечества… Но в основных, вроде бы, разбираюсь.

— Тогда скажи: что такое трехмачтовый галиот?

— Это как у капитана Грея, что ли? — сразу понял Пашка. Все же хорошо иметь дело с тем, кто такой же “чокнутый”, как и ты.

— Ну да!

— Почти везде написано, что таких никогда не было. Вроде бы Грин придумал этот тип так просто, от фонаря. Но в одном журнале, в старой “Науке и жизни”, я прочитал, что трехмачтовые галиоты все же были, только это очень редкий тип. Они походили на голландские флейты, но латинский парус у них был не только на бизани, но и на гроте. А над ним — прямой, грот-марсель.

“Но ведь это в точности, как на том Илюшкином костюме! — вспомнила я. — Не зря мне, значит, казалось, что это парусник Грея!” Почему-то я очень обрадовалась, хотя, казалось бы, не все ли равно теперь? Илье в этой ребячьей одежонке больше не гулять, да и мне она безнадежно мала…

А Пашка тем временем рассуждал:

— Теперь галиоты никто уже не строит. Поэтому, когда снимали “Алые паруса”, греевский “Секрет” изображала баркентина “Альфа”. Неизвестно, куда потом девали весь этот шелковый парусный комплект. А баркентину, говорят, разломали, растащили на дрова, когда состарилась. Жаль, верно?

Я кивнула. И подумала опять, что именно баркентины нет в моей монетной коллекции. И нащупала в кармане монетку с “Перси Дугласом”. Показать Пашке? Или…

— Вот что! Раз тебе не нужен мой адрес, давай я оставлю залог.

Он чуть очки с носа не уронил.

— Какой залог? Зачем? Думаешь, я тебе не верю, что ли?

— Тьфу ты, бестолковый, — не выдержала я. — Это… ну, будто игра такая… — Мне прямо из всех сил сейчас хотелось, что бы завязался у нас какой-то “парусно-таинственный” узелок. Раз уж мы “сообщники”… — Или даже не игра, а примета. Чтобы все получилось хорошо…

Он… или понял что-то, или просто решил не спорить. Сказал по-хорошему так:

— Раз примета, давай. А какой залог?

— Вот! — Я вложила монетку в его ладонь. Пашка поднес ее ближе к очкам.

— Ух ты…

— Это фрегат “Перси Дуглас” с острова Джерси.

— Я разобрал. В очках-то я вижу хорошо…

— Но имей в виду, это не насовсем. Когда отдам копию книги, ты вернешь монету.

— Как пароль в кино про пиратов, — наконец засмеялся он. Принял игру.

— Да!.. Слушай, Пашка, а ты не знаешь, что такое “бэйливик”. Смотри, тут написано… Я ни в одном словаре не нашла.

— Знаю. Это у англичан “округ”. У нас области и районы, а у них графства и округи. Джерси — округ в Нормандском герцогстве.

Как все просто оказалось!

— Надо же! Какой-то округ, а свои деньги выпускает!.. У меня еще несколько монеток оттуда есть, с другими судами. Если хочешь, потом покажу.

Пашка поправил очки и сказал тоном, почему-то похожим на Лоськин:

— Да, я хочу.

Увы, я напрасно думала, что мама разделит со мной мою радость и энтузиазм. Казалось бы, отчего не помочь родной и любимой дочери заполучить копию с книги, которую она (любимая дочь то есть) раздобыла с таким трудом? Но мама сказала, что я спятила. Она, мама, на работе рвется на части. У нее масса нерешенных проблем. А с ксероксами полный завал. Один вышел из строя, два других заняты с утра до вечера. И кто будет тратить уйму времени и сил ради фантазий посторонней девчонки!.. Ну, может быть, если выберется время… и не сразу, а частями… в течение месяца, скажем…

— И, пожалуйста, не набухай! Что за мода! Взрослая девица, а чуть что — сырость на ресницах…

И неправда! И никакой сырости! Просто я подумала: что скажу Пашке Капитанову? Наобещала!..

Мама поглядела строго, потом помягче.

— Вот что… корабельная душа. Позвони дяде Косте. У них с ксероксами попроще, он как-то даже помогал мне…

— Издеваешься, да? Он же в командировке.

Мама сказала, что она не такое чудовище, чтобы издеваться над собственным ребенком (пусть даже вредным и невоспитанным). Дяде Костя приехал раньше срока, сегодня утром, и звонил ей, маме.

— По делу…

Могла бы и не добавлять.

— Мама, я помчалась!

— Позвони сначала!

— Позвоню по внутреннему! Городской у них всегда занят!

Трест “Стройметалл” находился в высоченном офисе на углу проспекта Космонавтов и Пушкинской. Вестибюль там был как в министерстве (хотя в министерствах я не бывала). Проход — с вахтером и никелированными турникетами. Я на внутреннем аппарате набрала знакомый номер — 3-46.

— Дядя Костя, это Женька!.. Ну да! Я внизу! Дядечка Костя, уж-жасно важное дело! Иначе не пришла бы!.. Ага, сейчас! — Я помахала трубкой сидевшему неподалеку охраннику. Он взял трубку параллельного аппарата. Послушал, кивнул, махнул рукой: топай, мол, посетительница, пока не передумал.

Кабинет был на седьмом этаже, я доехала на быстром, прямо космическом лифте. Дядя Костя оказался один, говорил с кем-то по селектору. Показал на кресло. Я погрузилась в него, в мягкое и необъятное. Дядя Костя кончил разговор, выключил аппарат.

— Привет, Евгения. Излагай.

Я изложила. И показала книгу. Он повертел ее.

— Нет проблем. Через пару дней сделаю, позвоню. Или занесу. А теперь… рад бы поболтать, да все равно не дадут. Извини.

— Дядя Костя, я исчезаю! Спасибо!… Ой, и за подарок спасибо! Такие чудесные корабли!

— Я рад…

Недалеко от дома я встретила Лоську.

— Я заходил, а к вас заперто…

— У всех дела, Лосенок! — бодро сообщила я, потому что была в хорошем настроении.

— Женя, пойдем погуляем?

— Ну… пойдем.

Конечно, его бродячей душе хотелось в глухие переулки и на пустырь. И мы пошли. Навестили Умку. Вымахавшие за лето сорняки превратились в настоящие джунгли. Я всегда удивлялась: какое разнообразие растений в городских закоулках. Интересно, кто-нибудь пытался их всерьез изучать? Или всем кажется: мусорная трава!

Трава эта стояла — мне по плечи, а Лоське по макушку. А местами и выше. Всюду торчали серо-лиловые ежики репейника. Солнышками горели цветы осота. Перепутывались друг с другом сиреневые, бело-пушистые, желтые, пепельно-зеленые шарики-головки. Курчавились седые верхушки давно отцветшего иван-чая. И еще цвели над мелкозубчатыми листьями какие-то похожие на маленькие орхидеи цветы разных оттенков — от бледно-розовых до темно-вишневых… Мне всегда было досадно, что у большинства этих трав я не знаю названий.