побуждать нас ко злу прямым соблазном, а избавлять от него. Возможность того, что Яхве, несмотря на все меры предосторожности и высказанное им намерение стать Summum Bonum (высшим благом), опять вернется к прежним повадкам, не так уж, следовательно, далека, чтобы можно было упускать ее из вида. Во всяком случае, Христос считает целесообразным напомнить Отцу в молитве о пагубных для людей склонностях и молить забыть о них. Ведь по человеческим меркам неблагородно и в высшей степени аморально склонять малых детей к поступкам, для них опасным, просто с целью испытать их моральную устойчивость! К тому же различие между ребенком и взрослым неизмеримо меньше, нежели между богом и его творением, чьи моральные изъяны превосходно известны. Несоизмеримость столь велика, что, не будь такой просьбы в молитве, ее следовало бы счесть кощунственной — ведь нельзя же, в самом деле, приписывать противоречивое поведение Богу-любви и Summum Bonum.

652 Эта шестая просьба молитвы действительно позволяет заглянуть более глубоко, ибо через нее бесконечная уверенность Христа относительно свойств характера Отца предстает несколько спорной. К сожалению, всем нам из опыта известно, что наиболее утвердительные и категоричные суждения появляются чаще всего там, где налицо стремление подавить сомнения, дающие о себе знать в глубине души. Конечно, надо допустить, что будет крайне нелогичным считать, будто божество, исходно проявлявшее наряду с великодушием припадки слепой ярости, в одночасье превратилось в чистое благо. Невысказанное, но вполне понятное сомнение Христа подтверждается в Новом Завете, в Откровении Иоанна. Там Яхве снова впадает в неслыханную, все уничтожающую ярость по отношению к роду людскому, из которого суждено уцелеть лишь 144 тысячам человек.

653 В самом деле, довольно затруднительно согласовать подобную реакцию с поведением любящего отца, от которого ждут, что он в конце концов преобразит терпением и любовью свое творение. Хуже того, все выглядит так, словно именно попытка содействия добру в приближении окончательной и абсолютной победы ведет к опасному накоплению зла, то бишь к катастрофе. Рядом с гибелью мироздания разрушение Содома и Гоморры и даже сам потоп кажутся жалкими игрушками, ибо на сей раз обречено погибнуть все творение в целом. Поскольку Сатана временно заточен, а затем будет побежден и брошен в озеро огненное, уничтожение мира не может быть делом рук дьявола: оно должно быть act of God (деянием Божьим) без вмешательства Сатаны.

654 Концу света, правда, будет предшествовать тот факт, что даже победа Сына Божия — Христа — над Его братом Сатаной (ответный удар Авеля Каину) не окажется подлинной и окончательной, ибо заранее следует ожидать еще одного, последнего и могучего, появления Сатаны. Едва ли можно рассчитывать на то, что воплощение Бога в одном своем сыне — Христе — будет воспринято Сатаной хладнокровно. Оно, конечно, должно возбудить в нем величайшую ревность и вызвать желание подражать Христу (каковая роль и подобает ему как πνεῦµα ἀντίµιµον — духу подражающему) и воплотиться в качестве темного божества. (Поздние легенды, как известно, обстоятельно разрабатывали эту тему.) Соответствующий замысел будет реализован через введение фигуры Антихриста по истечении предопределенной тысячи лет — срока, приписываемого астрологией владычеству Христа. В этом, уже новозаветном чаянии заметно сомнение в том, что спасение имеет окончательный или универсально действенный характер. К сожалению, надо признать, что такого рода чаяния ведут к нерефлектированным откровениям, никак не соотнесенным или совершенно не согласованным с обычным учением об искуплении.

9

655 О событиях апокалиптического будущего я упоминаю главным образом лишь для того, чтобы наглядно отобразить сомнение, косвенно выраженное в шестой просьбе молитвы «Отче наш», а не ради того, чтобы изложить общее истолкование Апокалипсиса. К этому я вернусь ниже. Но прежде следует обратиться к вопросу о том, как обстоит дело с вочеловечением по смерти Христа. Нас всегда учили, что вочеловечение является уникальным историческим событием. Нельзя ожидать, что оно повторится, и бессмысленно верить в новое откровение Логоса, поскольку оно тоже заключено в уникальности вочеловечивания бога на земле почти две тысячи лет назад. Тогда единственным источником откровения и неоспоримым авторитетом оказывается лишь Библия, а бог важен постольку, поскольку дал полномочия на составление Нового Завета. С окончанием Нового Завета прекращают поступать и подлинные вести от бога. Этим исчерпывается протестантская точка зрения. Католическая церковь, непосредственно наследовавшая первоначальному христианству и приложившая усилия к его распространению, подходит к этому вопросу более осторожно, полагая, что при поддержке со стороны Духа Святого догматы возможно совершенствовать и развивать далее. Такая трактовка вполне соответствует учению Христа о Святом Духе и определяет дальнейшее продолжение воплощения. Христос учит, что верующий в Него (признающий Его Сыном Божьим) способен на многое:

«…дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит». Он напоминает своим ученикам о том, что, как уже им было сказано, они — боги. Верующие или избранные — это дети Божьи и «сонаследники Христу». Когда Христос покинет земное поприще, он будет просить Отца, чтобы тот дал своей пастве «утешителя» («Параклета»), который вечно с ними и в них пребудет. Этот утешитель — Святой Дух, ниспосылаемый Отцом; как «Дух истины» он будет учить верующих и «наставлять их на всякую истину». Следовательно, Христос провидит некое постоянное осуществление Бога в детях Божьих, а значит, в Своих братьях и сестрах в духе, а Его труды вовсе не обязательно должны считаться величайшими.

656 Поскольку Святой Дух представляет собой третий лик Троицы, а в каждом из трех ликов Бог присутствует целиком, то наитие Духа есть приближение верующего к положению Сына Божьего. Отсюда нетрудно понять смысл указания: «Вы боги». Деифицирующее воздействие Святого Духа естественным образом подкрепляется присущим избранникам Imago Dei (образом Бога). Божество в облике Святого Духа ставит свою скинию подле человека и внутри него, будучи приверженным стремлению все больше и больше проявляться не только и потомках Адама, но и в бесконечно большом числе верующих — или, может быть, в человечестве вообще. Симптоматично, что Варнаву и Павла отождествляли в Листре с Зевсом и Гермесом: «Боги в образе человеческом сошли к нам». Разумеется, перед нами более наивная, языческая концепция христианского преображения, но как раз поэтому она убедительна. Такого рода превращение, наверное, мыслил себе Тертуллиан, когда описывал sublimiorem Deum (высочайшего бога) как своеобразного «заимодавца божественности»[706].

657 Вочеловечение бога в Христе нуждается в продолжении и восполнении в связи с тем, что Христос из-за девственного зачатия и безгрешности не был эмпирическим человеком, а потому, как сказано у Иоанна (Ин. 1:5), был светом, светившим во тьме, но тьма не объяла