Натиск египтян был направлен, главным образом, на центр персов, где во главе своей гвардии сражался сам царь. Нападение возобновлялось с такой страшной настойчивостью, что гвардия уже заколебалась, когда Бартия в решительную минуту подошел со своей конницей, воодушевив оробевших новым мужеством, и, сам сражаясь как лев, решил, наконец, участь дня своей храбростью и стремительностью конной атаки.

Персы с неудержимым восторгом приветствовали юношу, громко называли его «победителем при Пелусии» и «лучшим из Ахеменидов».

Эти крики донеслись до ушей царя и возбудили в нем глубокую злобу. Он сознавал, что дрался, не щадя себя, с геройским мужеством и силой исполина; а между тем битва все-таки была бы проиграна, если бы этот мальчишка не подарил ему победы. Брат, уже отравивший ему счастье в любви, теперь отнимал у него половину военной славы. Камбис ясно чувствовал, что ненавидит брата, и кулаки его судорожно сжались, когда он увидел молодого героя, сияющего благородным сознанием подвига.

Раненый Фанес оставался в своем шатре. Подле него, с трудом переводя дыхание, лежал Аристомах.

– Оракул все-таки солгал, – прошептал спартанец. – Я умираю и никогда не увижу родины.

– Он сказал тебе правду, – отвечал Фанес. – Вспомни последние слова Пифии:

«В утлой ладье ты пристанешь к желанному берегу.

Мир и покой обретут твои ноги усталые».

Разве для тебя не ясен смысл этих слов? Он разумел утлую ладью Харона, которая должна перевезти тебя в последнее отечество, в великое место успокоения всех странников, в царство Гадеса.

– Ты прав, друг мой; да, путь мой ведет уж к Гадесу.

– А пятеро судей – эфоры предоставили тебе перед смертью то, в чем они тебе долго отказывали, то есть право возвратиться в Лакедемон. Благодари богов, что они даровали тебе таких сыновей и торжество отмщения врагам. По выздоровлении я поеду в Элладу и скажу твоему сыну, что его отец умер славной смертью и на щите перенесен с поля битвы в могилу.

– Да, Фанес, сделай это и передай ему мой щит. Пусть он хранит его на память о старике-отце. К добродетели мне его поощрять не нужно.

– Когда Псаметих попадет к нам в руки, сказать ли ему, сколько ты содействовал его погибели?

– Нет; он меня видел, раньше чем бежал с поля. От испуга при неожиданной встрече он уронил лук. Его друзья сочли это знаком к бегству и поворотили своих коней.

– Боги погубили злодея его же собственным злодейством. Псаметих лишился мужества, вообразив, что даже духи преисподней ополчились на него.

– Ему довольно было дела и со смертными. Персы хорошо дрались. А все-таки, если бы не телохранители и не мы – сражение было бы проиграно.

– Без всякого сомнения.

– Зевс Лакедемонский, благодарю тебя!

– Ты молишься?

– Прославляю богов за то, что они дали мне умереть без опасения за участь родины. Эти пестрые нестройные толпы не страшны для Эллады. Эй, врач! Скоро ли я умру?

Милетский врач, сопровождавший до Египта соотечественников, принадлежавших к ополчению персов, грустно улыбнулся и, указывая на острие стрелы в груди спартанца, сказал:

– Лишь немногие часы осталось тебе смотреть на свет солнечный: если бы я вынул стрелу из раны, ты бы тотчас испустил дух.

Спартанец поблагодарил врача, простился с Фанесом, просил его поклониться Родопис и, прежде чем успели его остановить, вытащил твердой рукой стрелу из груди. Через несколько мгновений Аристомах скончался.

В тот же день Камбис отправил на лесбосском судне в Мемфис посольство с требованием, чтобы царь, вместе с столицей, безоговорочно сдался победителям. За посольством он вскоре и сам тронулся со своей армией; но предварительно отрядил часть войска под предводительством Мегабиза для занятия Саиса.

В Гелиополисе встретили его послы ливийцев и греческих обывателей Наукратиса, которые поднесли ему золотой венец с другими богатыми подарками и просили мира и покровительства. Царь принял их милостиво и объявил им свою дружбу. С послами же Кирены и Барки он, напротив, обошелся гневно; дань, ими принесенную, пятьсот серебряных мин, признал ничтожной и собственноручно разбросал ее солдатам.

Там же царь получил известие, что жители Мемфиса толпами высыпали навстречу его посольству, судно потопили, а всех людей, как сырое мясо, растерзали в куски и уволокли в крепость. Услышав эту весть, Камбис разразился: «Клянусь Митрой, за каждого убитого десять мемфитов поплатятся жизнью!» Через два дня армия его стояла уже у ворот исполинского города. Осада тянулась недолго, потому что численность гарнизона слишком не соответствовала протяженности городских стен, а мужество жителей было ослаблено страшным пелузийским поражением.

Царь Псаметих со знатнейшими придворными выехал навстречу победителю. Несчастный явился в растерзанных одеждах, со всеми знаками печали. Камбис принял его с безмолвной холодностью и приказал его со свитой задержать и увести. С вдовой Амазиса, Ладикеей, которая была тут же, обошлись почтительно и, по ходатайству Фанеса, благодарного ей за прежнюю всегдашнюю благосклонность, отправили ее под охраной сильного конвоя на родину, в Кирену, где она и жила до низвержения ее племянника, Архезилая III, и бегства сестры Феретимы. Потом она переехала в Антилу, принадлежавший ей в Египте город, жила там в уединении и умерла в глубокой старости.

Камбис считал постыдным вымещать на женщинах оскорбление, нанесенное ему обманом, жертвой которого он стал. Наложить карающую руку на вдову Амазиса он, кроме того, был неспособен и потому, что, как перс, слишком уважал в ее личности мать, и в особенности мать царя.

Псаметиха велено было поместить в царских покоях дворца фараонов и служить ему как царю, но под строгим надзором. Камбис тем временем осадил и взял царскую резиденцию Саис.

Первым в числе знатных египтян, побуждавших народ к сопротивлению, был Нейтотеп, верховный жрец Нейт. Он и сто человек его сообщников были отправлены в тяжкий плен, в Мемфис. Но большинство придворных фараона, напротив, добровольно покорились Камбису. Они прозвали его «Раместу», то есть сыном Солнца, и убедили его формально короноваться в качестве царя Верхнего и Нижнего Египта и, по древнему обычаю, причислить себя к касте жрецов. По совету Фанеса и Креза, Камбис, хотя и неохотно, на все это согласился.

Он даже совершил в храме Нейт жертвоприношение и позволил новому первосвященнику вкратце познакомить его с сущностью мистерий. Некоторых прежних придворных он к себе приблизил, многим чиновникам дал высшие должности, а начальник нильской флотилии Амазиса сумел даже настолько приобрести его милость, что был включен в число царских сотрапезников. Уезжая, царь вверил управление Мегабизу; но едва он успел покинуть Саис, как вспыхнуло долго сдерживаемое негодование черни. Персидские караулы были перерезаны, колодцы отравлены, и конюшни конницы подожжены. Мегабиз поехал к царю и представил, что если подобную враждебность не укротить страхом, то она легко может перейти в открытое восстание. «Повели, – говорил он, – немедля казнить две тысячи знатных мемфисских юношей, которых ты обрек на смерть в наказание за умерщвление посольства. Полезно будет также, если к этим жертвам ты причислишь сына Псаметиха, вокруг которого со временем станут собираться бунтовщики. Между прочим, я слышал, что дочери бывшего царя и первосвященника Нейтотепа носят теперь воду для ванн благородного Фанеса». При этих словах афинянин улыбнулся и сказал: