– Камбис, мой повелитель, дозволил мне по моей просьбе держать таких знатных служанок.

– Но запретил тебе, – прибавил Камбис, – посягать на жизнь какого-либо члена низверженного царственного дома. Только царь может наказывать царей.

Фанес преклонил голову, а царь снова обратился к Мегабизу и приказал ему распорядиться к следующему дню все подготовить к казни, долженствовавшей служить грозным предостережением. Об участи царского сына он произнесет слово свое позже; но к месту казни пусть ведут его вместе с прочими. «Пусть видят, – воскликнул царь, – что на враждебность мы умеем отвечать строгостью!»

Когда Крез позволил себе просить о пощаде невинному мальчику, царь улыбнулся и сказал:

– Не бойся, старый друг; ребенок жив еще, и, может быть, ему у нас будет не хуже, чем твоему сыну, который так храбро дрался при Пелусии. Хотелось бы мне, впрочем, знать, перенесет ли Псаметих свою участь так сдержанно и мужественно, как перенес ее ты, двадцать пять лет тому назад.

– Это можно испытать, – сказал Фанес. – Повели пленному царю явиться на дворцовый двор и пусть проведут мимо него прочих пленников и приговоренных к казни: тогда окажется, мужчина он или трус.

– Пусть будет так, – согласился Камбис, – я скроюсь и буду незримо за ним наблюдать. Ты, Фанес, останешься при мне и назовешь мне имя и звание каждого узника.

На следующее утро афинянин отправился с царем в галерею, окружавшую громадный, обсаженный деревьями дворцовый двор. Густые кусты цветущих растений скрывали их, а сами они могли видеть каждое движение находившихся внизу людей и слышать каждое их слово. Псаметих, окруженный некоторыми из прежних своих приближенных, стоял, прислонясь к пальме, и мрачно смотрел в землю, тогда как его дочери, дочь Нейтотепа и другие девушки, в одежде рабынь, вступили во двор, неся кувшины, наполненные водой. Увидев царя, девушки подняли жалобный крик, который вывел его из задумчивости. Узнав плачущих, он опять потупился, но потом выпрямился и спросил старшую дочь, для кого они носят воду? Когда ему сказали, что они принуждены оказывать рабские услуги Фанесу, он побледнел, кивнул головой и крикнул:

– Ступайте!

Через несколько минут явились во двор окруженные персидскими стражами узники с петлями на шее и кляпами во рту. Впереди всех шел маленький Нехо, который протянул к отцу ручонки и просил его наказать злых, чужих людей, которые хотят его убить. Египтяне заплакали при этих словах от чрезмерной скорби; но Псаметих без слез опять низко нагнулся к земле и движением руки послал ребенку последнее прости.

Вскоре затем ввели в ворота пленников, взятых в Саисе. В числе их находился старик Нейтотеп. Бывший первосвященник был одет в рубище и шел с трудом, опираясь на посох. У ворот он поднял голову и увидел Дария, своего бывшего ученика. Не обращая внимания на окружающих, старик подошел к юноше, плакался ему на жалкое свое положение, просил помощи и, наконец, милостыни.

Дарий исполнил его просьбу, вследствие чего и другие бывшие тут же Ахемениды стали с шутками подзывать старика и бросали ему мелкие деньги, которые он с трудом и с разными выражениями благодарности поднимал с земли.

Увидев это, Псаметих громко зарыдал, со стоном произнес имя своего друга и рукой ударил себя по лбу.

Камбис изумился. Разведя скрывавшие его цветы, он выступил вперед и закричал несчастному царю:

– Скажи мне, удивительный человек, отчего при виде твоей несчастной дочери и сына, идущего на смерть, ты не стонал и не плакал, а между тем выказываешь такое участие к нищему, который даже не родственник тебе?

Псаметих взглянул на своего победителя и отвечал:

– Несчастье, поразившее дом мой, сын Кира, слишком велико для слез. Но падение друга, который в старческом возрасте из самого уважаемого и счастливого человека сделался жалким нищим, мне дозволено оплакивать!

Камбис благосклонно кивнул несчастному и, оглянувшись, заметил, что не у него одного появились слезы на глазах. Крез, Бартия и все присутствовавшие персы, даже Фанес, служивший обоим царям переводчиком, громко плакали.

Эти слезы были приятны гордому победителю и, обратившись к афинянину, он сказал:

– Мне кажется, друг мой, что сделанное нам зло отомщено. Восстань духом, Псаметих, и постарайся, как этот благородный старец (он указал на Креза), привыкнуть к твоей новой участи. Обман твоего отца вымещен на тебе и на доме твоем. Ту самую корону, которую Амазис похитил у моей незабвенной супруги, я теперь сорвал с твоей головы. Я начал эту войну во имя Нитетис; теперь я дарую твоему сыну жизнь, потому что она любила его. Отныне, никем не оскорбляемый, ты можешь свободно жить при дворе нашем в качестве моего сотрапезника и разделять почести моих вельмож. Приведи сюда мальчика, Гигес! Как ты в былое время, он будет воспитан с сыновьями Ахеменидов.

Лидиец поспешил с этим радостным поручением к выходу из галереи, но Фанес отозвал его, гордо встал между царем и затрепетавшим от счастья Псаметихом и сказал:

– Не ходи напрасно, благородный лидиец: Нехо, сына Псаметиха, уже не существует. Вопреки твоему повелению, государь, я воспользовался данным мне когда-то полномочием и приказал палачу казнить Амазисова внука раньше всех прочих пленных. Звук рогов, который все здесь слышали, возвещал о смерти последнего родившегося на берегах Нила наследника египетской короны. Я знаю свою участь, Камбис, и не прошу тебя о жизни, цель которой уже достигнута. Понимаю и твой взгляд, полный укора, Крез: тебе жаль умерщвленных детей. Но жизнь – такое сплетение скорби и разочарований, что я, с предостерегавшим тебя Солоном, считаю счастливейшими тех, кому боги, как Клеовису и Витону, даруют раннюю смерть. Государь, если когда-нибудь я имел в глазах твоих цену, если совет мой когда-нибудь был тебе полезен, – прошу у тебя, как последней милости, позволения сказать еще несколько слов. Ты, Псаметих, знаешь, что нас поссорило; теперь объясню это всем вам, чьим уважением дорожу. Отец этого человека вверил мне войска, посланные против Кипра, и я одержал победу там, где он испытал поражение; я сделался, помимо своей воли, участником тайны, опасной для притязаний его на престол; наконец, я помешал ему похитить добродетельную девушку из дома ее бабки, старухи, уважаемой всеми эллинами. Вот чего он не мог простить мне, вот что побудило его, когда я был принужден оставить службу его отца, вызвать меня на беспощадную, смертельную борьбу. Теперь эта борьба кончилась. Ты умертвил моих невинных детей, Псаметих, и травил меня, как дикого зверя, – вот мщение твое! Я лишил тебя престола и тебя, и народ твой обрек на рабство; я сделал твою дочь своей рабыней; я велел убить твоего сына и был свидетелем того, что та самая девушка, которую ты преследовал, сделалась счастливой супругой героя. Ты, сраженный, погибающий, видел, что я стал самым богатым и могущественным из всех людей моего племени. Несчастный! Ты видел, и в этом моя лучшая месть, – что, уступая неудержимому чувству жалости, я плакал о твоей ужасной участи! Того, кто, подобно мне, одним лишь вздохом может пережить несчастье своего врага, я признаю блаженным, наравне с бессмертными богами! Я сказал все!