пришлось выложиться по полной, потому что сонсенним Пак был сегодня явно не в духе.

Однако, мне этого оказалось мало и энергии в теле ещё целое море. Единственное, что сегодня не успел сделать, так это встретиться с учительницей музыки. Ну, ничего. Завтра она меня в любом случае поймает и принудит. Кхе!

- Тогда пошли ближе к берегу, - машет в сторону водоёма СуХён и добавляет ремарочку. – Всегда любил эту реку. Всё детство провёл здесь.

- Идём, - пожимает плечами Лалиса и вдруг задаёт вопрос, глянув на деда. – Плавать здесь научился?

- Что? – Переспрашивает СуХён, нырнувший в воспоминания о своём отрочестве.

- Плавать, харабоджи. Плавать, ты здесь научился?

- Нууу, - как-то странно округляет глаза мужчина и надувает щёки. – Если говорить честно, то я до сих пор так и не научился плавать.

- Ек! – издаёт непонятный звук Лалиса, уставившись на деда.

- Да-да, знаю. Стыд и позор! Но так уж вышло, - разводит руки в стороны мужчина, будто извиняясь за свою оплошность.

Внучка, не сдержавшись, хохотнула.

- Смейся, смейся над своим харабоджи, - прищурившись, произносит СуХён. – Сама-то тоже, наверное, до сих пор плавать не умеешь?

- Эм, - виляет взглядом Лалиса.

Теперь уже дедушка добродушно смеётся над незадачливой мелюзгой с излишне длинным языком.

Так и шли они, перекидываясь ничего не значащими фразами на разные темы, начиная от умения плавать, а точнее неумения, и заканчивая учёбой Лалисы, пока разговор не зашёл о родных.

- Твой чинджо харабоджи был хорошим человеком, очень волевым, - с грустью говорит СуХён, когда речь зашла о его отце.

Заметившая изменение настроения деда, Лалиса пристально смотрит на него.

- Хальмони мне ничего не рассказывала о нём, и аппа тоже уводил разговор в сторону каждый раз, когда всплывало его имя. Почему?

- Ну, рано или поздно…, - непонятно произносит СуХён и предлагает, указав подбородком на газон. – Давай присядем.

Он снимает простенький серого цвета пиджак, который был сегодня на нём и, расстелив его на траве, кивает внучке, чтобы та садилась. Не став спорить, Лалиса приземляется и поправляет юбку, которая начала сползать. Девочка морщится из-за этого. Очевидно, ей данное действие доставляет неудобства, но деваться некуда. Сняв свои ботинки и сев рядом, СуХён какое-то время смотрит на реку, ничего не говоря. Видно, что воспоминания, всплывшие в его голове, доставляют мужчине некоторый дискомфорт. Появилась складочка между бровей и напряглись скулы, что явно указывает на подпортившееся настроение. Да и сама поза: сцепленные в замок руки и скрещённые ноги, говорит о многом. Лалиса не торопит его и также молча разглядывает переливающуюся солнечными бликами водную гладь, по поверхности которой местами гуляют маленькие пенные барашки. Ветер есть, но он южный, а потому не доставляет никакого дискомфорта отдыхающим здесь людям. И вообще, погода радует.

- Это было сразу после выпускного, - без прелюдии начинает рассказывать СуХён, расцепив наконец руки. – Школу мы закончили блестяще и пришло время выбирать, кем становиться в жизни. Нет, конечно, мы уже обсуждали этот вопрос с родителями, но так… в общих чертах.

- Мы? – уловившая тонкий момент в повествовании, Лалиса пытается уточнить, но замолкает, наткнувшись на укоризненный взгляд деда.

- Не торопи…, - повернувшись к внучке, произносит СуХён, а затем усмехается. – Ну, точно, как Пакпао. Один в один! Никакого терпения – одна спешка.

- Извини, харабоджи, - немного смутившись, произносит Лалиса. – Ты продолжай. Я помолчу.

- Ха! Спасибо за разрешение, - приобняв внучку, продолжает улыбаться дед и возвращается к рассказу. – Мы с моим братом-близнецом НамДжуном окончили школу практически с высшими оценками и могли поступить куда угодно. Абоджи хотел, чтобы оба его сына подали документы в Сеульский национальный университет. НамДжун так и сделал, - на этих словах СуХён прикусил нижнюю губу и прищурился.

Ему было сложно вспоминать то время. Очень сложно. Молчание затянулось, и Лалиса в итоге всё же не выдержала затянувшегося молчания:

- А ты?

- Я? – Как-то рассеянно переспросил СуХён. – А я не мог позволить, чтобы абоджи взвалил на себя оплату ещё и моей учёбы. НамДжун поступил на медицинский факультет и практически все деньги семьи пошли на оплату его учёбы. Омма рассказала мне незадолго до того разговора, что денег на нас обоих не хватит. И я принял решение…, - он снова замолк, на этот раз ненадолго.

Вырвав из газона травинку, СуХён сунул её в рот и, пожевав немного, выплюнул.

- Она взяла с меня слово, не рассказывать абоджи и брату о нашем разговоре. Я и не рассказал, - он откинулся назад, подложив руки под голову. – Был огромный скандал. Абоджи кричал на меня, омма пыталась защитить, а брат…, разумеется, встал на его сторону. Я никогда не видел абоджи в таком гневе. Он не сдерживался в выражениях.

- А на кого ты должен был поступить? Ну, я о том факультете, куда тебя собирался отправить чинджо харабоджи.

- Экономика и бизнес, - с безразличием в голосе ответил СуХён.

Было видно, что данная стезя его не привлекает сейчас и, скорее всего, тогда тоже не вызывали особого интереса. Но, зная порядки и нравы корейского общества, сразу становится ясно, что он поступил бы и отучился бы без споров, если бы не ситуация с деньгами.

- Ты, как я понимаю, в итоге выбрал кулинарию, - кивнула Лалиса.

- Умница! – Вновь улыбнулся, повернувшись лицом ко внучке, СуХён. – И это стало последней каплей. Абоджи уже тогда был очень болен, и я понимал, что он просто не вытянет нас двоих. В итоге… он выгнал меня из дома. НамДжун и в этот раз встал на его сторону. Омма плакала, сильно, но ничего не смогла сделать. С тех пор я не видел абоджи живым. С оммой мы иногда встречались втайне от них. Она рассказывала, как они живут, и немного помогала мне деньгами. Поначалу… Потом-то я встал на ноги и уже сам стал ей помогать. Понадобилась всего-навсего три года, чтобы выйти на более или менее достойный уровень заработка по тем временам. Оказалось, у меня настоящий талант касательно приготовления любых блюд, - СуХён улыбнулся. – Я и в детстве любил готовить. Наставники меня хвалили и очень помогли с трудоустройством.

- Да уж, – невнятно произнесла Лалиса, странно глядя на деда.

- Осуждаешь?

- Нет! Что ты, харабоджи? Даже наоборот…

- Ну, точно