– Когда? – Крейн помотал головой. – Я никогда никого не убивал!

«Кроме Сьюзен, – подумал он. – Одна из случайно приключившихся болезней. Причиной которых являюсь я. И не убил ли я Диану?»

– Вы можете и не знать, что совершили это, – чуть ли не ласково пояснил Паук Джо, – но он вручил вам нож, и вы, сынок, воспользовались им. Даже при столь кратком гадании это заметно в профиле вашей личности, не хуже чем родимое пятно. Как я уже сказал, вы сами могли не понять этого. Это должно было случиться где-то на последней неделе, непременно ночью, вероятно, было связано с игрой в карты и, вероятно, жертва прибыла из каких-то мест, отделенных неукрощенной водою – из-за океана.

– Ах… Боже… – негромко взвыл Крейн. – Англичанин. – «Жуть, сколько пушек в этой стране», – сказал он тогда. И теперь Крейн думал, что он был прав. Жуть, сколько пушек, которые даже не знают о том, что они пушки. Он несколько раз поспешно моргнул и выкинул из головы мягкое жизнерадостное лицо.

– Отцовская должность… – еще раз повторил Паук Джо. – Он ваш отец, так что, теоретически, вы можете занять ее. Каким образом – я не знаю. Вам следует посоветоваться с прежним Королем.

– И кто же он?

– Не знаю.

– Но хотя бы где его найти?

– Не знаю. Вероятно, на кладбище – прежние короли – это почти всегда мертвые короли.

– Но как я…

– На этом – всё, – перебил его Паук Джо. – Гадание окончено. Убирайтесь отсюда. Мне, вероятно, следовало бы убить вас – я могу это сделать, – и я, определенно, так и поступлю, если вы еще когда-нибудь появитесь здесь.

Ветер свистел в редких сухих кустах, обрамлявших обочину шоссе.

Мавранос поднялся и направился к «Сабурбану».

– И вам всего наилучшего, – нараспев протянул он. – Поехали, Скотт.

Крейн снова заморгал, тряхнул головой и понял, что медленно бредет вслед за другом.

– Ах да, еще кое-что, – сказал ему в спину Паук Джо.

Крейн замер и обернулся.

– Вы совсем недавно встречались со своим отцом; во всяком случае, с его старой, сброшенной оболочкой. Я увидел это, когда мною завладел Дурак. Тело играло в лоуболл на всякий хлам. – Он повернулся и направился к Козявке, его антенны чертили линии в пыли.

– Ну, – сказал Мавранос, выехав на прямую и нажав на акселератор, – теперь все ясно, правда? – Он опустил стекло в окне и, когда усиливавшийся с набором скорости ветер начал трепать его волосы, взял очередную банку «курз» и сделал долгий глоток. – Тебе всего-то и остается, что задать какие-то вопросы какому-то мертвецу. Кто этот мертвец, тебе неизвестно, и где он похоронен – тоже. Черт возьми, мы могли бы провернуть все это еще до обеда.

Крейн, прищурившись, смотрел на кучки приземистых кустов и обломки скал, которые уже на средней дистанции размывались в знойном мареве и совершенно растворялись в голубом небе у далекого горизонта.

– Я подумал, что он выглядит на все сто, – негромко сказал он. – На самом деле ему… девяносто один в этом году. Как же его называли? Полковник Вонючка?.. Нет, Доктор Протечка.

Мавранос взглянул на него не без тревоги.

– Ты о ком? Об этом мертвом Короле?

– В некотором роде. Вообще-то, о теле моего родного отца. Оно сейчас уже впало в старческое слабоумие и, полагаю, он больше им не пользуется, и поэтому оно шляется само по себе. Я помню его… помню, как он брал меня кататься на лодке по озеру Мид, учил меня наживлять крючки, а в последний день, который я провел с ним, он водил меня во «Фламинго» на завтрак и в «Мулен Руж» – на ланч. Думаю, это заведение сгорело в шестидесятых.

Он покачал головой и подумал, что хорошо бы сейчас взять баночку пива из запаса Мавраноса. По-настоящему холодное пиво, думал он, пьется быстро, а потом разливается прохладой в животе… нет. Нет, сейчас нельзя – осталось кое-что сделать.

– В тот вечер он ослепил меня на правый глаз. Швырнул в меня колоду этих самых ломбардских карт, и одна из них углом разрезала мне глаз. Поэтому неудивительно, что у меня так хорошо пился «кусачий пес» – напоминание об оторванном куске боли, брошенном мальчике, выжженном до бесчувствия.

– Пого, я и вправду хочу попытаться поверить, что ты не спятил, но, знаешь ли, хорошо бы, чтоб ты мне хоть немного помог.

Крейн не слушал Мавраноса.

– Честно говоря, я думаю, что если бы тогда, два дня назад, знал, кто этот дряхлый старик, я бы… не знаю, может быть, захотел бы обнять его или даже попросить прощения за то, что я там мог сделать, из-за чего он разозлился на меня. Думаю, я все еще любил его… какая-то оставшаяся во мне часть пятилетнего мальчика любила. – Он взял пачку «Кэмела», который курил Мавранос, вытряс сигарету из пачки и чиркнул спичкой, ладонями прикрывая огонек от ветра. – Но это было до того, как его толстяк убил Оззи. – Он задул огонек и сунул спичку в пепельницу. – А теперь, думаю, я проломил бы его трясущуюся старую башку монтировкой.

Мавраноса все это явно озадачило, но он кивнул.

– Вот это по-нашему.

Крейн продолжал высматривать на дороге серый «Ягуар».

Он не обратил никакого внимания на большой зеленовато-коричневый автодом «виннебаго» с несколькими велосипедами на багажнике на крыше и наклейкой «ГУД СЭМ КЛАБ» на заднем стекле. Они обогнали его, а потом он спокойно тянулся позади, никогда, впрочем, не скрываясь из виду.

На ланч они заехали в «Бургер кинг»; Крейн съел два чизбургера, а Мавранос умудрился осилить почти весь стакан ванильного коктейля. Крейн подумал, что, похоже, Мавраносу трудно глотать.

Потом они сняли за наличные комнату в маленьком мотеле на Мэриленд-парквей, и пока Мавранос спал перед тем, как зайти в зоомагазин за следующей золотой рыбкой и отправиться в очередной ночной поход на поиски фазового перелома своей статистической закономерности, Крейн два часа расхаживал вокруг бассейна и, покупая «коку», банку за банкой, в торговом автомате, который стоял в офисе мотеля, смотрел в воду и пытался сообразить, где же отыскать мертвого Короля.

Когда в полночь Арки, покачиваясь, вошел в номер, Крейн сидел на расстеленном на полу спальном мешке и что-то черкал в блокноте.

– Выключай свет, Пого, – сказал Мавранос хриплым от усталости голосом и, не раздеваясь, рухнул на кровать.

Крейн поднялся, выключил свет и вернулся в спальный мешок, но еще долго не мог заснуть и смотрел в темноте на потолок.

До полнолуния оставалось двое суток; Джордж Леон аккуратно положил трубку, хотя его и очень раздражало то, что тут, к востоку от рая, луна светила в окно большого автодома ярче любого искусственного света. Он не любил естественный свет, особенно лунный.

Он не собирался позволить себе разозлиться ни из-за того, что услышал от Мойнихэна по телефону, ни из-за суммы, которую Мойнихэн потребовал.