Мы лжем – вблизи прекрасно видно, что мы уже не те дети из мансарды. Подходит Лоренцо, они хлопают друг друга по плечу. Габриеле представляет нам Джизеллу, свою жену. Дети, имен которых я не помню, очень на него похожи. Габриеле рассказывает, что он теперь работает в «Коопе» и по-прежнему живет в центре, но не на пьяцце Паделла: тут он бросает на меня долгий взгляд, полный тайного смысла. Взгляд лукавый, но чистый, полностью свободный от обвинений и сожалений.

Он переварил тебя, Беа. Я сразу это поняла. Мы не упоминаем о тебе, в этом нет никакого смысла. Мы тут со своими обычными жизнями говорим о том, что как бы там ни было, а мы справились. Говорим о кредитах, о праздниках, о детях. Что ты знаешь обо всем этом? Что об этом знает тот парень-модель с укладкой, который несколько дней назад говорил о тебе по телевизору, притворяясь, будто его сердце разбито? Какое-то время мы беседуем там, в порту. Я показываю им Валентино вдалеке: он в своих исследованиях тем временем залез в другую лодку, с другими рыбаками, и походит на молодого Одиссея.

Думаю, что встреча с Габриеле – это знак. Потому что до сих пор, возвращаясь в Т., я его ни разу не встретила. До сих пор я старательно обходила стороной пьяццу Марина и корсо Италия, потому что не отваживалась вспоминать тебя.

Я оглядываюсь вокруг: солнце стоит высоко, укрепившийся над морем старый город весь светится, лицей так сияет, словно его заново покрасили. Да, верно: часть меня так в нем и осталась. Но я чувствую, что пришло время изменений.

* * *

Мы с Лоренцо пробираемся мимо лодок и дремлющих на них котов, в основном молчим или говорим о Валентино, а тот не обращает на нас внимания и постоянно ускользает из поля зрения.

Мы не трогаем его.

Я медлю среди пирсов, хотя уже полдень и папа ждет нас к обеду, хотя гулять с Лоренцо странно и я чувствую себя не в своей тарелке. Я не хочу возвращаться домой. Боюсь, что в моей старой комнате время остановится. Что я начну суетиться в ожидании девяти вечера.

Я страшусь того, что будет после обеда. Страшусь этих часов перед шкафом, мучительного вопроса: что надеть? Действительно, что же выбрать на встречу с королевой стиля? В чем предстать перед ней? В брюках, в юбке? Следовало бы срочно купить какое-нибудь платье, возможно, что-то элегантное. Да, и тогда она подумает: ага, нацепила маленькое блестящее платье, которое ей не идет, потому что не уверена в себе. Или, если я пойду вырядившись как обычно: как можно двадцать лет носить одни и те же свитера? Ненавижу эти метания на тему моды, потому что обо мне одежда не говорит, не раскрывает меня, и вообще, у меня лучше получается писать о себе, чем думать, во что одеться.

Над нами по шоссе проезжает машина с музыкой на полную громкость, останавливается на светофоре. Из приоткрытого окошка явственно доносится «Салли», и я выныриваю из своей тревоги.

Смотрю на Лоренцо и понимаю, что мы думали об одном, поскольку он спустя мгновение спрашивает:

– Может, после смерти обещания теряют силу? Как думаешь?

– Какие обещания? – спрашиваю я на ходу.

– Кристиан. Помнишь, как они с твоей матерью приехали навестить нас на виа Маскарелла, и я вызвался проводить его в Дзокку искать Васко Росси?

Я останавливаюсь:

– Конечно, в тот вечер я была зла как черт. Утром вы поехали туда, но мы с мамой были слишком заняты своими проблемами и ничего у вас потом не спросили.

Лоренцо улыбается. К несчастью, он все так же красив, а красота – это такая ложь, от которой нет спасения.

– Хочешь узнать, как все прошло?

– Не встретили же вы его в самом деле?

– Мы прочесали всю Дзокку, каждый сантиметр. Это, конечно, не столица, но час мы потратили, и Кристиан…

– Называй его Кармело.

– И Кармело у всех там спрашивал: «Где живет Васко? В какое кафе он ходит?» Ну, ясно было, что нам вряд ли повезет. Но, я тебе клянусь, когда мы уже собирались сесть в машину и ехать домой, мы увидели его.

– Да ты что!

– Я бы тебе тут не рассказывал через столько лет! Он откуда-то вынырнул и пошел через парковку, словно видение. И я, честное слово, никогда еще не видел, чтобы мужчина так волновался. Кармело бросился обнимать его, пожимать ему руки, наговорил бог знает чего. Я стоял поодаль: слишком интимная была сцена. Потом, когда мы сели в машину, Кармело признался, что после такого великолепного подарка он настолько счастлив, что можно уже и умереть. Может, он уже знал, что болен. И заставил меня пообещать не говорить никому, потому что такую важную вещь следует хранить в секрете.

Мне хочется обнять его, хоть это и сумасшествие. Все же я беру его за руку. Он смотрит на меня. Я думаю, какой же это на самом деле абсурд. У нас есть сын, мы лишили друг друга девственности под дубом, Лоренцо захотел присутствовать при родах и поддерживал мне голову… Но сейчас я выпускаю его руку, потому что мы оба смутились.

– Слушай, – говорит он, – почему бы нам не выпить кофе на днях? Вдвоем, я имею в виду. Ты мне расскажешь, о чем писала.

Раньше я бы, даже не раздумывая, отказалась. Мне нужно работать, нужно сходить с отцом куда-то. Теперь же я, подумав с полсекунды, отвечаю:

– Хорошо. Но сначала сделай мне одолжение.

– С удовольствием, – кивает он.

– Побудь сегодня вечером с Валентино. И с моим отцом, если тебе не трудно, чтобы они не сидели одни.

Лоренцо взирает на меня в таком изумлении, что даже не отвечает.

– Можешь вместе с ними встретить Новый год? – настаиваю я.

– Да, я должен был идти на ужин, но я могу отменить, это не проблема. А ты что делать собралась?

Я чувствую такой прилив адреналина, словно у меня в планах какая-нибудь кража, или побег, или революция.

– Не могу сказать. Это секрет.

32

Дружба до гроба

Берлогу мы открыли случайно, тайком прогуливаясь вдоль изгороди по виа Леччи в какой-то из тех дней, когда Беа запретили выезжать на скутере: ее мать так боролась против наших встреч.

Я припарковалась за две улицы от них, чтобы мой «кварц» точно не было видно, а Беатриче выскользнула из дома под предлогом пробежки. Мы прошли последние достроенные виллы, дальше было штук десять заготовок – пустой прямоугольник с редкой порослью и бетономешалкой в