И тут их настигает звук. Это гулкий, жуткий, раскатистый звук — как будто кто-то ударил в немыслимо огромный колокол, колокол размером с луну. Он такой громкий, что Ивонна, несмотря на все усилия, роняет поднос, и тот с громким звоном ударяется об пол.

— Что это еще такое?! — кричит она.

Шара подается вперед.

— Кто-нибудь может подвести меня к окну?

Ивонна помогает ей добраться до эркера, расположенного с восточной стороны особняка.

— Ах… — говорит Шара, выглядывая наружу. — Как я и думала.

— В чем дело? — спрашивает Ивонна.

Шара кивком указывает вперед.

— Стены. Вот они. Разве ты не видишь?

Ивонна смотрит — и не верит своим глазам. Как бывшая жительница Мирграда, она частенько забывает о существовании стен, потому что изнутри они невидимы. Но теперь все изменилось — и к тому же они поменяли цвет. Они не сланцево-серые, какими выглядят снаружи.

Они черны, как гагат.

Вновь раздается гулкий звон. Он такой громкий, что над мостовой взвиваются струйки пыли. Пока гонг еще звучит, стены становятся все чернее и чернее и наконец приобретают такой глубокий оттенок, что на них почти больно смотреть.

— Провалиться мне на месте, да что же это? — ахнув, спрашивает Ивонна.

— Это он, — раздается позади.

Они с Шарой поворачиваются. Там стоит Мальвина — лицо у нее бледное, глаза покраснели от слез.

— Это враг, — произносит она. — Он взял под контроль чудеса в стенах.

— Что? — потрясенно восклицает Стройкова. — Но… но это значит…

— Да, — говорит Мальвина. — Она мертва. — Она возвращается к своему месту и садится, устремив взгляд в пустоту. — Это означает, что Олвос мертва.

* * *

Ноков стоит в лесу за пределами Мирграда.

Рассвет уже близко. Он это чувствует. Обычно он скрывается от мира, его сила слабеет, когда лучи зари ложатся на холмы. Но не сейчас. Не с такой божественной силой, от которой все гудит внутри.

Он чувствует бесчисленные чудеса Олвос — те, что она сотворила тысячи лет назад, те, что еще трудятся за кулисами реальности, — и тысячи мощных, клубящихся чудес в считаных милях от него, в стенах Мирграда.

Старые чудеса, настоящие чудеса. Те, о которых рассказывают легенды. Те, что он в обычной обстановке ни за что не смог бы создать. Но теперь они принадлежат ему.

Ноков переводит дух и делает шаг.

В один миг он оказывается внутри Мирграда, стоит у ворот перед совершенно черными стенами, которые изгибаются вокруг него, словно огромное объятие. Тишина с ним рядом озирается в полном смятении, не в силах понять, как она тут оказалась. Те немногие смертные, что не спят в такой час, таращатся на них пару секунд, а потом убегают прочь, оглашая округу бессвязными воплями.

Он бросает взгляд на стены и тихо говорит:

— Врата Мирграда.

Его голос звучит так, словно звезды в небе и все кости земли шепчут в унисон.

— Когда-то врата были такими высокими, могучими, славными… Памятник старым Божествам, их власти, их миропорядку. Но скоро я с этим покончу. — Он смотрит на Тишину. — И начать собираюсь прямо сейчас.

Тишина хочет что-то сказать, но ей не нужно: он может заглянуть в ее разум и узнать, в чем дело.

— Рассвет приближается, — говорит Ноков. — Но я не позволю ему наступить. Я вознесусь к небесам и убью их, убью это небо над нами. Я прикончу свет еще до того, как его лучи упадут на землю. Вот чего я желаю, вот что мне угодно. И тогда вся реальность станет лишь черной доской, на которой ты и я будем писать.

Потрясенная Тишина кивает в благоговении.

— В это время я буду уязвим, — продолжает Ноков. — Я буду трудиться вне реальности, под нею, над нею. Это грандиозное действо потребует всей моей сосредоточенности. Ты понимаешь, о чем я?

Она снова кивает.

— Хорошо.

Ноков концентрируется, чуть сужает глаза. Черные стены Мирграда трясутся, шевелятся, стонут. Они дрожат все сильней и как будто вот-вот развалятся, но этого не происходит.

А потом они начинают… раскручиваться.

Как будто стены были все это время лишь вершиной круглой, полой башни, и теперь она начинает подниматься вокруг города, медленно, медленно устремляясь к небесам, прибавляя уровень за уровнем. Земля дрожит, грохочет и рокочет, но башня продолжает расти ввысь в полнейшей тишине, сбивающей с толку. Вдоль внутренней стороны растущей башни бежит огромная черная лестница, вьется и вьется спиралью. Конец лестницы каким-то образом оказывается прямо перед Ноковым.

Он смотрит вверх, наблюдает, как его башня карабкается к небесам.

— Не позволяй никому ступить на эту лестницу, — говорит он Тишине. — Я взойду, и никто не должен последовать за мной.

Тишина низко кланяется и смотрит, как ее бог уходит, поднимается вверх по ступенькам, которые вскоре должны закончиться под самым небосводом — чтобы Ноков уничтожил его одним лишь прикосновением.

Поднимаясь и поглядывая на распростершийся внизу огромный город, он не может сдержать смех.

«И они думали, что он раньше был Городом лестниц…»

* * *

Когда земля начинает содрогаться, Сигруд давит на тормоза. Небо озаряет слабый свет зари, но дрейлинг видит, что что-то определенно не так с видом, который открывается перед ним: во-первых, стены Мирграда окрасились в черный, что ненормально. И еще они…

— Движутся? — говорит он вслух.

Стены Мирграда дрожат и трясутся… а потом начинают расти в небеса, образуя огромную черную башню, которая не демонстрирует признаков замедления. В ней уже полмили высоты, и с каждой секундой она делается все выше.

— Так-так, — говорит Сигруд. — Видимо, дело дрянь.

Он давит на газ. Колеса драндулета визжат, и он мчится к воротам Мирграда — которые, чего не может не заметить дрейлинг, больше не существуют. Вместо входа теперь совершенно черная стена, и внутрь не попасть никак.

«Разберусь, — думает он, — когда доеду».

* * *

— Это что еще такое? — говорит Ивонна, растерянно глядя в окно на растущие стены. — Что такое творится?

Шара оборачивается на Мальвину.

— Мальвина? В чем дело? Ты можешь нам объяснить? Мальвина, все еще бледная и с красными глазами, кривит губы, словно решает в уме сложное уравнение.

— Если позволите гадать, — говорит она безжизненным голосом, — он переделывает все чудеса в стенах, превращая их в одну громадную лестницу. По которой он потом поднимется. До самого неба.

Наступает долгая и громкая тишина. Остальные божественные дети медленно поворачиваются друг к другу в ужасе.