— Теперь вы понимаете, насколько активными являются действия регента Хорти, направленные на установление контактов с нашими врагами, — вкрадчиво заговорил секретарь посольства, позволив перед этим Скорцени прийти в себя от негодования. Хотя на самом деле обер-диверсант рейха оставался невозмутимым. — Уже даже имея в запасе только этот документ, вы можете поставить Хорти условие: или он уходит со своего поста, или же мы публикуем документ, но тогда уже предаем его народному трибуналу Венгрии под председательством Салаши.

— Согласен, уже самого этого письма было бы достаточно, что предъявить Хорти обвинение по всем возможным пунктам. Но у вас имеется еще один документ.

Как оказалось, это была «Памятная записка Народного комиссариата иностранных дел СССР посольству США в СССР», датированная уже 6 октября нынешнего года. Этот документ по настоящему заинтриговал обер-диверсанта рейха.

«На днях, — говорилось в нем, — была доставлена в Москву пропущенная через линию фронта венгерская миссия, заявившая, что она имеет полномочия венгерского регента Хорти для ведения переговоров о перемирии.

Эта миссия состоит из следующих лиц: инспектора венгерской королевской жандармерии, генерал-полковника Фараго Габора, главы миссии; чрезвычайного посланника и полномочного министра, доктора Сент-Ивани Домокош и графа Текели Геза, профессора Коложварского университета, сына бывшего венгерского премьера.

5 октября венгерскую миссию принял заместитель начальника Генерального штаба Красной Армии генерал Антонов, которому она вручила личное послание регента Хорти на имя маршала Сталина. Копия этого послания прилагается к настоящей памятной записке»[101].

Далее шли условия перемирия, предложенные Хорти, а также те условия, которые были выдвинуты кремлевскими правителями. Однако Скорцени это уже мало интересовало.

— А вы уверены, что эти документы — не подделка, в стиле «Дела о предательстве Тухачевского», которое мы в свое время подбросили коммунистам? — сурово поинтересовался Скорцени, возвращая секретарю посольства и этот документ.

— Все изложенные здесь факты находят косвенные подтверждения в ряде других документов, а также в высказываниях дипломатов и политической элиты Москвы и Вашингтона, — заверил тот.

— Значит, послание регента Хорти маршалу Сталину все же существует?

— Это уже непреложный факт.

— В таком случае пусть только Хорти попытается уверять меня, что все разговоры о его предательстве союзнических обязательств — всего лишь слухи недоброжелателей! Я ведь могу и не довезти его до Берлина.

— Только не это! — нервно замахал руками Тиммерман. — Вы даже не представляете себе, сколько сведений мы получим после того, как душещипательные беседы с Хорти и его окружением начнут вести наши специалисты по Венгрии и международным вопросам.

— В мастерстве ваших специалистов по беседам Хорти разочароваться не посмеет, — заверил его обер-диверсант.

— Поэтому его следует самым бережным образом извлечь из Цитадели и столь же бережным образом доставить туда, куда прикажет фюрер. И Боже упаси, чтобы под руку ему случайно попался пистолет с «патроном чести»! Если же он станет ударяться в излишнюю патетику, свяжетесь с нами по известному вам телефону посольства, а ровно через полчаса мы предъявим ему эти вот, — потряс он коричневой, с тисненным на ней золотым орлом папкой, — документы.

— Но уже как обвинительный акт. И в этом случае в Германию он прибудет не просто в наручниках, а в средневековых кандалах.

— Вы всегда отличались определенной, порой излишней, жесткостью, штурмбаннфюрер, — смиренно склонив голову, признал «секретарь посольства от СД».

— Ладно, Тиммерман, — пообещал Скорцени, вальяжно раскинувшись в безмерно широком, приземистом кресле, — только ради вас я стану изымать регента Хорти из Цитадели, как младенца — из крещенской купели. И доставлю его фюреру, как будапештский сувенир, — перевязанным розовой ленточкой.

— Что еще раз подтверждает, — смиренно склонив голову, признал Тиммерман, — что христианская добродетель в вашей душе всегда преобладала.

Проснувшись ранним утром, Скорцени прежде всего поинтересовался у адъютанта, который разбудил его, какая сегодня дата на календаре.

— Шестнадцатое октября тысяча девятьсот сорок четвертого года! — с армейской безупречностью доложил Родль.

— Ну, с годом я бы как-нибудь и сам разобрался, — проворчал Скорцени, позволяя себе несколько глотков из стоявшей рядом с прикроватной тумбочкой бутылки вина. Обычно во время подготовок к операциям он старался не злоупотреблять спиртным, но вчерашний вечер они с Фройнштаг провели в объятиях друг друга, а Лилия в такие часы обходиться без пары бутылок хорошего вина не могла. — Значит, когда-нибудь историки Венгрии так и запишут в своих «дворцовых хрониках», что правление регента Хорти прервалось шестнадцатого октября. Хотя мы с вами, Родль, вряд ли запомним эту скромную дату.

— Я давно намекал, что пора бы завести своего собственного хрониста. Мир видел множество всевозможных королевских, рыцарских, монастырских и прочих «хроник», но впервые в истории цивилизации могла бы появиться «диверсионная хроника».

Исключительно для прояснения ума Скорцени сделал еще несколько глотков, однако ясно стало только то, что о вине следует забыть и как можно скорее появиться в штабе операции, в будапештском отделении гестапо.

Предчувствие первого диверсанта рейха не подвело. Едва он прибыл в свою штаб-квартиру, как из Берлина поступила шифровка, в которой говорилось, что Венгрия заключила сепаратный мир с Советским Союзом и что операцию по захвату Цитадели и отстранению Хорти от власти следует ускорить.

— Какой сепаратный мир?! — изумился Скорцени, вопросительно уставившись на офицера-связиста, словно бы предполагал, что ему известно нечто такое, о чем не сообщается в шифрограмме. — Кто из венгров и когда мог заключить его?!

— Подробности еще следует выяснить, — пожал плечами обер-лейтенант. — Если позволите, я запрошу отдел внешней разведки Главного управления имперской безопасности. От вашего имени, естественно.

— Я не просто позволяю, но и приказываю. Родль, срочно составьте текст радиограммы. Пусть свяжутся с нашими посольствами и представительствами, пусть потрясут агентуру не только в России и Венгрии, но и в США, ведь советы теперь делятся такой информацией со своими союзниками.

— Обязаны делиться, — решительно покачал головой Родль, заранее подозревая русских в нежелании выполнять свои союзнические обязательства.

— Причем нужно не просто подтверждение этого факта. Нужен текст договора или хотя бы его изложение. Чтобы я мог положить его на стол перед Хорти вместо приговора и вынудить его добровольно уйти в отставку.