— Неужели вам не понятно, что крепость окружена плотным кольцом солдат известной вам 22-й дивизии СС, а вся крепость уже оккупирована нашими танками. Дальнейшее сопротивление бесполезно.

— Но оно все еще продолжается.

— И продлится не более десяти минут, — спокойно молвил Скорцени, будучи уверенным, что коммандос батальона «Центр» под командованием Хунке уже заняли все стратегические узлы крепости.

Тыкая пистолетом в подбородок, а затем в затылок генерала, штурмбаннфюрер загнал его в комнату, в которой был прямой телефон, связывающий его с командиром батальона. Как только Лазар дважды прокричал в трубку что-то на венгерском, он тотчас же оборвал телефонный провод и, схватив уже извлеченную Штубером из стола карту-схему крепости, устремился по коридору здания дальше. Он и так потерял на уговоры генерала Лазара слишком много времени.

Вслед за ним бросились два десятка его диверсантов.

Выстрел, прогремевший за их спинами, даже не заставил Скорцени оглянуться.

— Кончили генерала? — с совершеннейшим безразличием поинтересовался он, ногой распахивая возникшую перед ним дверь.

— Сам застрелился[104].

— Он мог бы сделать это раньше. Не организовывая сопротивления и не поднимая пальбы.

— Но стрельба стихает. Его приказ подействовал.

— Это сохранит жизни нескольким нашим парням. Однако из этого не следует, что я лично не пристрелю командиров батальона и дворцовой охраны. Родль!

— Сейчас разберусь.

— Штубер, своих людей — к резиденции Хорти и военному министерству. Расстреливать каждого, кто не успел бросить на землю оружие.

— Яволь! — Рана, полученная при захвате Николаса Хорти, заживала слишком медленно, и Штубер все еще прихрамывал, но решительно настоял на том, чтобы ему позволено было принимать участие в операции. Теперь, в присутствии Скорцени, гауптштурмфюрер пытался скрывать и хромоту, и боль.

На пути у них возник какой-то венгерский полковник. Размахивая пистолетом, он пытался остановить коммандос и вступить с ними в переговоры, однако, каким-то странным образом поднырнув под его руку, Фелькерсам, давно прославившийся своими приемами рукопашного боя, в полуприсесте выбил оружие у него из рук, а затем носком сапога дотянулся до его челюсти.

— Ланцирг!

— Слушаюсь!

— Связаться по рации с бригаденфюрером Везенмайером. Пусть уведомит всех официальных лиц Будапешта, что крепость взята, Хорти низложен, а штурмбаннфюрер Скорцени назначен комендантом крепости.

— Назначен? — засомневался Ланцирг, зная, что Скорцени не привык, чтобы его назначали. Находясь в столицах дружественных государств, он обычно сам назначал всех, кого заблагорассудится.

— Лично фюрером, — развеял его сомнения штурмбаннфюрер.

— Не забудьте уточнить, что назначен еще со вчерашнего дня, — хладнокровно пошутил Виммер-Ламквет, не меняя выражения лица. — Просто Хорти не успели уведомить об этом.

— И пусть сюда немедленно прибывает Салаши со своими «стрелками-лучниками», — вспомнил Скорцени. — Но пусть этот новоявленный правитель не думает, что его не постигнет судьба регента, если только он начнет лебезить перед англичанами, сербами или русскими.

— Салаши будет благоразумнее, — заверил его Виммер-Ламквет.

— Но лишь в том случае, когда мы позаботимся о его благоразумии.

В коридоре, ведущем к покоям регента, возник офицер дворцовой охраны. Он хотел что-то спросить и пистолет при этом держал стволом вниз. Это единственное, что Скорцени успел заметить, прежде чем выстрелил ему в живот.

— Регента сюда! — пророкотал он своим клокочущим басом, и в устах его это прозвучало так, словно штурмбаннфюрер приказывал только что застреленному им лейтенанту. — Он не должен уйти! Доставить его в канцелярию. Я буду ждать!

Стоя у стола в канцелярии регента, Скорцени одну за другой бегло осматривал бумаги.

Пытаясь поспевать за ним, один из агентов, хорошо владеющий венгерским, наспех переводил название документа или краткую суть телеграмм, писем, донесений.

Штурмбаннфюрер, как правило, не дослушивал его до конца, швыряя бумагу в одну из стопок-свалок, представляющих интерес или совершенно не представляющих его.

В такой кропотливой работе прошло минут пятнадцать. Скорцени все чаще посматривал то на дверь, то на телефон. Посланные им агенты явно задерживались. Он уже трижды успел пожалеть, что лично не занялся арестом Хорти. Хотя и не считал достойным себя выволакивать этого старца из постели.

Наконец дверь широко распахнулась, и на пороге выросли Родль и Штубер.

— Господин штурмбаннфюрер СС! — доложил Родль. — К вам на прием регент Венгрии адмирал Миклош Хорти де Нагибанья. Изволите принять?

— Сюда его! — дал понять, что речь идет вовсе не о приеме и что он не намерен вступать в какие-либо переговоры с Хорти, а, следовательно, обращаться с регентом должны, как с обычным арестованным.

Перед ним предстал седовласый ссутулившийся человек, с трясущимися бледными руками. Глаза его испуганно выглядывали из фиолетово-желтых совиных мешков, а щеки казались слишком худыми и запавшими по сравнению с несуразно располневшей фигурой.

— Что это за маскарад? — резко повел подбородком Скорцени, рассматривая военную форму, в которую был облачен Хорти.

— Господин Хорти является адмиралом, — миролюбиво объяснил Родль.

— Адмиралом? Вот как? Он командует флотом Венгрии на всех морях? В таком случае имею честь приветствовать великого флотоводца!

— Пора бросать якорь, — проворчал Штубер, сжимая пальцами перевязанную ногу.

— Я протестую. — В голосе Хорти не было ни малейшей надежды на то, что его протест произведет хоть какое-то впечатление на штурмбаннфюрера. — Уверен, что господин Гитлер не знает о том, что здесь происходит.

— Мне бы вашу уверенность, адмирал, — пожаловался Скорцени.

— Но когда он узнает… Когда он, наконец, узнает… — регент наткнулся на жесткий пронизывающий взгляд штурмбаннфюрера, словно на острие копья, и голос его вдруг исчез.

Он все еще шевелил губами, все еще пытался что-то произносить, но ниспосланный ему Господом Богом дар речи уже был отнят. Причем самым беспардоннейшим образом, раз и, очевидно, навсегда. И даже если обычный, смертный человеческий голос в конце концов вернется к нему; если Хорти вновь сможет говорить, изрекать и даже кричать во все горло — все равно для истории он уже навечно останется ничтожным немым.

— Фюрер узнает об этом, адмирал. Обязательно узнает. Мы позаботимся, — совершенно серьезно, без тени насмешки заверил его Скорцени. — Так что не терзайтесь излишними волнениями.