сравнюсь с тобой в мастерстве. Дай ему еще раз болевым вот сюда… - она указывает и болевой импульс снова мешает Кальверту сосредоточиться и скинуть линию вероятности.

- Мисс Хеберт… - его рот опух, полон хитина и маленьких существ, которые медленно пожирают его, отрывая по кусочку: - пожалуйста… это все из-за Лизы? Забирайте ее… она ваша… у меня есть деньги…

- Ни черта не понимаю. – наклоняет голову Пятнадцатая: - что он там бормочет? У него рот муравьями забит.

- Он говорит «сделай мне больно, потому что я тупой мудак, который поднял руку на твою лучшую подругу». – отвечает Сплетница и поглаживает рукой свою свежевыбритую лысину: - честно-честно. Так и говорит.

Глава 41

Глава 41

Интерлюдия Выверт

Вероятность Браво

Томас Кальверт открыл глаза. Он сидел в своем кресле за столом в своем рабочем кабинете в СКП. Вероятностная линия Альфа только что прервалась с его смертью. Что же… не первый раз он умирал в других вероятностях. Не первый и судя по всем – не последний. И эта смерть – ничем не лучше и не хуже других смертей. В конечном итоге у одного человека очень мало способов мучительно убить другого человека в рамках пяти-десяти минут. За это время он успеет сбросить реальность или же умереть в той реальности. И после определенного порога боль переставал быть фактором, человек просто впадал в болевой шок, после чего реальность снова сбрасывалась. А все что было до болевого шока – не может сломать его как личность.

Эти девчонки хотели его сломить? Томас Кальверт был оперативником еще в те времена, когда СКП верило, что может изменить что-то силой, он был в Йоханессбурге в девяносто шестом, когда Бегемот оставил от города лишь пылающие руины, он своими руками собирал то, что осталось от ребят его отряда, кусочки не больше носового платка. Горелую человеческую плоть. Он эвакуировался в числе предпоследних отрядов в девяносто девятом с Кюсю, когда Левиафан и Лунг практически уничтожили остров. Девять с половиной миллионов смертей, Японии не существует больше, как нации, он помнит, как он сжимал в своей руке, облаченной в бронеперчатку – маленькую детскую ладошку. Девочка, которую он спас из развалин торгового центра, с большими испуганными глазами, со слезами, текущими по грязным щекам… Все то время, пока он бежал к вертолету и молился, чтобы ее – пустили, клялся, что если ее не возьмут, то и он – останется, все это время – он чувствовал детскую ладошку в своей руке. Слышал ее дыхание за спиной. Он проскочил в дверь, затаскивая девочку за собой, готовый отстаивать ее перед командиром, но… тот даже не посмотрел на него. И только внутри он понял, что детской ладошки в его руке больше нет. Конечно, никто его не выпустил назад, искать было поздно. Кричать было поздно. Все – было поздно.

Глядя через бронированное стекло тяжелого военного вертолета, он видел, как Кюсю затапливает вода и ему казалось, что он видит где-то там, среди хаоса, огня и воды – одинокую детскую фигурку с поднятыми в воздух руками.

Потом… потом все превратилось в сплошной ад. Две тысячи второй – Богота, Бегемот. Две тысячи третий, Сиэтл, Левиафан, две тысячи третий – Лондон, Симург, самая страшная из Адской Троицы. Две тысячи пятый, Левиафан топит Ньюфаундленд. Но Томас Кальверт поймал свой триггер не в две тысяче третьем, ни в две тысячи четвертом, ни в Лондоне, ни в Сиэттле, ни в Боготе и даже не Мэдисоне, который стал карантинной зоной. Нет. Он поймал триггер в тот самый день, когда за окном тяжелого военного вертолета тонул остров Кюсю с девятью миллионами жителей, а он все еще чувствовал в своей руке – маленькую детскую ладошку.

Именно тогда он перестал быть просто Томасом Кальвертом и стал Вывертом. Обрел способность разделять линии вероятностей и сбрасывать их. После этого он стал возвращаться живым с любых заданий. Он знал, как надо действовать чтобы остаться в живых, а желательно – выполнить задание и вытащить всех ребят. Раз за разом его подразделение посылали туда, откуда не возвращался никто, им поручали невозможное, но они справлялись и снова возвращались назад. Раз за разом. И тогда их послали в Эллисбург.

Томас Кальверт встал и подошел к столу, налил воды в стакан и поднес его ко рту. Вода пролилась на пол. Он поставил стакан на стол и уставился на свою руку. Она дрожала мелкой дрожью.

Эллисбург, подумал он, вот в чем дело. Чертовы воспоминания. Эмили. Тогда он уже был ветераном, командиром подразделения, с лучшим счетом выполненных заданий на счету, его так и называли «Неуязвимый Кей». Он всегда выполнял задания и всегда – вытаскивал всех живыми. Не всегда целыми, но всегда – живыми. И одной из тех, кто попал в его подразделение была Эмили Пиггот, тогда еще молодая, с широко распахнутыми, полными восхищения глазами, которыми она пожирала своего командира. Еще бы – легенда, тот самый Кальверт, который вытащил свою группу из тонущего судна во время атаки Левиафана на Ньюфауленд. Тот самый «Неуязвимый Кей», который в одиночку сдержал наступление Мясных Кукол, стоя за крупнокалиберным пулеметом и прикрывая отход своей группы, а потом – выбрался сам.

Молодым нравится создавать легенды на пустом месте и верить в них. Эмили и ее подружка, Марго из сто второго – были как раз такими. Им бы не солдатами быть, а в клубах с парнями танцевать и целоваться в укромных местах. Но… Эмили Пиггот выбрала штурмовую винтовку и тяжелую броню оперативника штурмового отряда СКП. Она всегда была больше чем просто оперативник, всегда была готова пройти лишнюю милю, приложить больше усилий, всегда была требовательна к себе. И обожала своего командира.

Томас Кальверт не собирался заводить роман на рабочем месте. И сама Эмили Пиггот, в ту пору бывшая младшим оперативником штурмового звена, оператор тяжелой ранцевой огнеметной установки – тоже не позволяла себе лишнего. Просто Томас Кальверт знал, что она испытывает по отношению к нему, а она – она знала что он это знает. Он мог бы изменить