– Ради бога, что сходится, что проверить?

– Руководители повстанцев дали интервью журналистам. Газеты писали, что на этих руководителей готовилось покушение.

– Какое же покушение, если там идет настоящая война?

– Ну, называть можно по-разному. Пусть будет диверсия.

– Но при чем здесь Брокман? – Кажется, точно такой же вопрос Михаил задавал Дону еще при первых разговорах о Брокмане.

– Газеты писали, что группа диверсантов состояла из профессиональных наемных убийц. Публиковали даже два портрета, но не Брокмана. Он был в этой группе.

– А что надо проверить?

– Писали, будто все эти парни работают на ту же контору, что и мы с тобой.

– Вот как…

– Это лишь предположение.

– А как же можно проверить?

Дон прижал левую ладонь к сердцу.

– Разреши, пожалуйста, не все тебе рассказывать.

– В нашем с тобой деле чем меньше знаешь, тем лучше, – сказал Михаил.

– Не всегда, но в данном случае ты прав.

– И долго надо проверять?

– Дай мне хотя бы неделю.

– Мне не к спеху.

– Ты, между прочим, в конторе и сам после можешь проверить, – как бы оправдываясь, сказал Дон.

– Меня на кухню не пускают. – Михаил погасил сигарету в пепельнице и встал.

– Выпить не хочешь?

– Нет. Пойду в отель потише, возьму номер потеплее и залягу спать. Я тебе позвоню.

…Через четыре дня Дон сообщил, что Брокман (под другой фамилией, разумеется) входил в группу, которая действовала по заданию центра. Более того, Дон узнал, что Брокман из Парижа улетел в город, поблизости от которого находилась главная квартира центра. Михаил отправился туда же.

Спустя сутки он предстал перед Монахом, перед своим начальником, с устным докладом. Но Монах выслушал только вступление, а потом прервал его:

– Вы напишите все на бумаге. В подробности не вдавайтесь. Набросайте общую картину того, что видели.

Михаил составил письменный доклад. Монах прочел и сказал:

– Хорошо. Возвращайтесь к своим прежним занятиям, а там посмотрим.

Как Михаил и предполагал, его опять загрузили самой скучной для разведчика работой, которая носила даже не аналитический, а скорее статистический характер. Приходилось по восемь часов в день корпеть над малоинтересными, раздутыми и беллетризованными донесениями обширной агентуры центра, выуживая из вороха словесной соломы редкие зерна полезной информации. Утешало лишь соображение, что эти зерна истины сослужат службу не только здешним его начальникам.

Положение в центре оставалось неспокойным, и Монах, видя в Себастьяне приставленного к нему контролера, становился раздражительным. Их плохо скрываемое взаимное недоброжелательство превратилось в почти открытую вражду. Они терпели друг друга лишь в силу служебной необходимости.

Совсем недавно произошло несчастье с агентом, на которого центр возложил миссию особой важности в одной из стран социалистического содружества. Это произошло по вине Себастьяна, который снабдил агента явками, засвеченными еще за год перед тем. Монах предвидел это и предостерегал, но Себастьян настоял на засылке, и в результате центр имел огромные неприятности. После того случая Себастьян решил во что бы то ни стало себя реабилитировать, а так как по натуре он был злобным субъектом, он избрал для этого способ, который наиболее полно отвечал его натуре. Себастьян начал рассчитанную на длительный срок кампанию проверки сотрудников центра – всех поголовно, невзирая на лица. Однажды в порыве служебного рвения он сказал Монаху, что кое-кто из сотрудников ведет двойную игру и что он, Монах, явно недооценивает опасности такого положения. Монах тогда язвительно ему заметил: «Может, вы и меня подозреваете тоже?» Себастьян затаил обиду и спустя некоторое время написал рапорт высшему начальству, где резко осуждал шефа за потерю бдительности. Но начальство усмотрело в рапорте совсем иное. Их обоих, его и Монаха, вызвали на ковер и задали Себастьяну вопрос в лоб: уж не хочет ли он занять место шефа? А кончилось тем, что им предложили поддерживать между собой рабочие отношения. Однако идею Себастьяна о дополнительной проверке лояльности сотрудников одобрили. (Об этом Монах однажды за коньяком рассказывал Михаилу.)

Себастьян разработал целый комплекс соответствующих мероприятий и приступил к его осуществлению. Относительно Михаила Тульева у него имелся особый метод. Например, однажды он вызвал Михаила к себе в кабинет и положил перед ним фотографию: перед подъездом здания КГБ на площади Дзержинского стоит Бекас – Павел Синицын.

– Узнаете своего друга? – спросил Себастьян бодрым тоном.

Михаил взял карточку, посмотрел и спокойно сказал:

– Это Бекас.

– А дом вам тоже знаком?

– Наверное, Комитет госбезопасности в Москве.

– Как же насчет Бекаса?

Если бы Михаил и не знал о блестящих монтажных способностях главного фотомастера центра Теодора Шмидта, то он все равно не поддался бы на провокацию. Фотомонтаж был хороший, но Себастьян не учел одной детали: Павел – Бекас на карточке одет в ту куртку и те брюки, которые носил во время своего пребывания здесь, в центре. И потом, это же крайне грубая работа: с какой стати советский контрразведчик Павел Синицын, он же Бекас, будет фотографироваться или позволит кому-нибудь сфотографировать себя на фоне здания КГБ?

– Хотите откровенно? – спросил Михаил, наклонясь к Себастьяну.

Тот отстранился.

– Это серьезнее, чем вы думаете. Я и раньше говорил и теперь говорю: Бекас нам подставлен.

Правильно рассуждал Себастьян, но беда его заключалась в том, что он сам и верил и не верил этому. У него не было определенности.

Михаил решил промолчать, и Себастьян вынужден был повторить свой вопрос:

– Так что вы скажете по поводу этого снимка?

– Теодор Шмидт – прекрасный мастер, больше тут ничего не скажешь.

Себастьяна передернуло. Он быстро взял карточку, положил ее в карман.

– Не считайте других глупее себя, – важно сказал он.

– Но вы посмотрите на снимок как следует. Обратите внимание, как одет Бекас.

Себастьян смотреть не стал. На этом беседа закончилась.

Другой способ проверки Михаила Тульева должен был осуществиться на территории Советского Союза, но об этом он узнал гораздо позже…

Медленно тянулось для него время. С привычной осторожностью он упорно искал след Брокмана. Почти во всех отделах у Михаила были хорошие знакомые, но наводить о ком бы то ни было справки окольными вопросами, а тем более открытым текстом в разведцентре и раньше не разрешалось, а при теперешней атмосфере и подавно.