И все же, хоть Кларе оно и невдомек, миссис Рэкхэм совершенно права и с ума нисколько не сходит. Для многих ищущих участия в Сезоне леди и джентльменов месяц, открывающийся «Днем всех дураков», становится источником горького унижения, ибо они обнаруживают, что их занесли в разряд Неприемлемых. Рассылаемые ими приглашения на званые обеды и иные «события», коим предстоит состояться в мае, во множестве возвращаются к ним с ответами «Сожалею, но присутствовать не смогу», а сами они соответственных приглашений не получают. И все большее число мужчин допоздна засиживается удлиняющимися апрельскими вечерами у догорающих каминов, глядя в них с каменным выражением, каковое приберегается обычно для известий о банкротстве или неверности жены; женщины же льют слезы и бессильно обдумывают планы мести. Если бал у леди Такой-то назначен на 14 мая, а к 14 апреля вы никакой обшитой кружевом carte d'invitation не получили, можете быть уверены — вас приговорили к изгнанию.

Никто не гибнет для общества сразу: лишь немногие из тех, кто в один год сверкает в самом отборном светском созвездии, извергается из него уже на следующий; куда чаще человек устанавливает, что звезда его закатилась, лишь прибегая к дьявольски сложным расчетам, требующим владения математикой рангов. Что касается Агнес Рэкхэм, ей таких расчетов производить не приходится: для нее открыты все двери.

А вот Генри и миссис Фокс апрельская почта никакой радости не доставляет. Оба получили лишь по нескольку приглашений — больше, чем ничего, но меньше, чем когда-либо прежде.

Каждый укладывал полученные приглашения в ящик комода и каждый отвечал «Сожалею, но присутствовать не смогу». Что касается миссис Фокс, причину тут составляет дурное здоровье: она уже не в силах подолгу стоять, прогуливаться, играть в крокет и совершать все прочее, требуемое Сезоном. Состояние ее ухудшилось так значительно, что люди, с ней не знакомые, замечают это с первого взгляда и бормочут: «Не жилица». Друзья же и родственники все еще наполовину ослеплены послесвечением ее прежней силы и перешептываются о том, что вид у Эммелин «измученный» и что ей «следует отдохнуть». Они советуют миссис Фокс наслаждаться весенним солнышком, ибо не существует лучшего лекарства от бледности. «И не кажется ли вам, — тактично осведомляются они, — что, проводя так много времени в трущобах, вы себе только вредите?».

Во второе воскресное утро апреля миссис Фокс и Генри, как и всегда, прогуливаются после церкви по парковой аллее.

— Что ж, — надменно произносит Генри, — мне, во всяком случае, нечем извинить мой отказ участвовать в этом шумном веселье.

— Да и мне тоже, — говорит миссис Фокс. — Но мы ведь тревожимся по иному поводу, не правда ли? Нас не только не извинили, нас отвергли. И по какой же, хотелось бы знать, причине? Неужели мы оба такие уж Неприкасаемые? Неужели слишком уж вышли за рамки приличий?

— По-видимому, так, — хмурится Генри, вышагивая медленно и скорбно. Как и всегда, иронии ее он не заметил, что и составляет, по мнению Эммелин, один из самых симпатичных его недостатков.

— Ах, Генри, — говорит она, — давайте смотреть правде в лицо. Мы ничего не можем предложить тем, кто равен нам по положению. Посмотрите

на себя: вы могли возглавить огромный концерн, а вместо этого ограничились скромным содержанием и живете в коттедже, который приличествует разве что простому рабочему. И, разумеется, Люди Светские решили, что, если они пустят на порог вас, следом в их двери может постучаться Бог весть какое человеческое отребье.

Она вглядывается в покрасневшее лицо Генри:

— О, но почему же он так краснеет? Да он стоит десятка этих «Светских Людей».

— К тому же, — продолжает она, — для вас непереносимо, когда люди, желая повеселиться, отодвигают Бога в сторонку и… ну, признайтесь, — ожидать, что вы сможете развлечь чьих-то гостей, никак уж не приходится.

Он фыркает и краснеет еще пуще.

— Ну, на некоторое число званых обедов меня все-таки пригласили — в дом моего брата. И я попросил избавить меня от них.

— Но, Генри, миссис Рэкхэм держится о вас такого высокого мнения!

— Это так, однако на обедах Уильяма моим визави вечно оказывается кто-то, кого я не переношу, и мне приходится до конца вечера вести прескучнейшие разговоры. И в этом году я решил: довольно. Я и без того слишком часто сталкиваюсь с Бодли и Эшвеллом.

— Милый Генри, — улыбается миссис Фокс. — Вам следовало бы игнорировать их. Они — шакалы, а вы — лев. Лев, готова признать, сдержанный и кроткий, однако…

— Я не просил Уильяма, чтобы он не приглашал вас.

Гнев заставляет его ускорить шаг, и она с трудом поспевает за ним, дробно постукивая грациозными, много меньшими, чем его ступни, башмачками по камням аллеи.

— Ах, ну что там, — говорит она, чуть-чуть приподнимая, чтобы облегчить себе продвижение, юбки. — Я и не думала никогда, что непривлекательная вдова будет пользоваться большим спросом. И уж тем более, вдова работающая. А если работа ее состоит в исправлении падших женщин… тут уж, знаете ли!

— Это благотворительная работа! — провозглашает Генри. — А благотворительностью занимается множество Светских Людей.

Ее слова — «непривлекательная вдова» — вынуждают Генри зашагать еще быстрее: он должен бежать от потребности воспеть ее красоту.

— Да, полагаю, «Общество спасения» занимается благотворительностью, — соглашается миссис Фокс. — В том смысле, что наши труды не оплачиваются. (Семеня бок о бок с ним, она обшаривает изнутри рукав в поисках помещенного ею туда носового платка.) Хотя мне случалось

встречать дам, полагавших, что я наверняка получаю плату… Как будто женщина может браться за такую работу лишь по причине безнадежной нужды. Понимаете, никто ведь не знает, большие ли — или малые — средства оставил мне Берти. Ах, слухи, слухи… Давайте ненадолго присядем.

Они уже приблизились к каменному мостику, изогнутые парапеты которого достаточно низки, гладки и чисты для того, чтобы на них можно было сидеть. Только тут замечает Генри, как тяжело дышит миссис Фокс, замечает пот, поблескивающий на ее бледном лице.

— Я снова загнал вас — здоровенный болван, вот кто я такой, — говорит он.

— Ничуть, — выдыхает она, промокая платочком виски. — К тому же сегодня самый подходящий для скорой прогулки день.

— Вы выглядите усталой.

— Простудилась, наверное, — улыбается, чтобы успокоить его миссис Фокс. — Простудилась как раз тогда, когда установилась теплая погода. Видите? Своенравна, как и всегда!

Грудь ее поднимается и опадает быстро, точно у птицы, и как ни заботится она о впечатлении, ею производимом, ей все же приходится дробно вдыхать и выдыхать между фразами воздух.

— Да и вы тоже выглядите усталым.

— Я не очень хорошо сплю.

— У моего отца есть очень… действенные средства от этого, — сообщает миссис Фокс. — А то попробуйте теплое молоко.