Отец Радея, известный на всю округу знахарь, часто поручал сыну помочь в сборе нужных трав, а Василиса всегда знала, где растет самый яркий плакун, в каком бору много брусничника, откуда лучше набрать чаги[22], чтобы и деревьям не повредить, и сырье было отборное.

Иногда друзья разводили в укромном месте небольшой костерок, жарили на палочках сало и собранные по пути грибы. Конечно, Василисе, если проголодается, достаточно было хлопнуть в ладоши, и мамки-няньки тотчас притащили бы любые изысканные кушанья, но это прокопченное в смолистом дыму сало с горбушкой черствого хлеба и пучком вонючего дикого чеснока казались вкуснее всех лакомств мира.

А еще здорово было залезать на самые высокие деревья, устраивать там свои домики и наблюдать, прижавшись щекой к стволу, за окрестностями и как проходят по краю болот огромные великаны-железняки, хранители топей. В августовские ветра деревья раскачивались и поскрипывали, казались кораблями, плывущими по зеленому морю. О дальнем море и кораблях они читали в книгах, которые Радей выкрал у отца. У знахаря в избе было много замечательных вещей, но сундук с книгами стал для детей самой главной находкой. В дождливые дни друзья прятались в стогу сена или между корней разлапистой старой ели и с увлечением рассматривали картинки в книгах, обсуждая прочитанное.

Дружба не прекращалась и зимой: Радей прибегал в условленное место на лыжах, Василиса прилетала на ступе, и они катались с крутых горок, валялись в пушистом снегу, глотали замерзшие кислые ягоды шиповника и горькие – калины.

Несколько раз Василиса, немного изменив облик, побывала с Радеем в деревне, даже плясала в хороводе на летнем празднике и прыгала через ночные костры. А потом отец, подметивший у сына особые способности к волшбе, услал его познавать науки в столицу к старому чародею, о котором слышал много доброго. Для Василисы же началась пора не менее серьезных занятий под руководством матери.

Разошлись их дорожки, разметало их по белу свету… Но нет-нет да и вспоминалась девушке светлая улыбка Радея, его зажигательный смех, совместные проказы беззаботного детства.

* * *

– Что смеешься, неужто я такой уж недотепа и внимания девичьего не стою? – немного обиделся Радей.

– Дурачок ты, Радейка, – возмутилась Василиса. – Тебя ж недаром Алюсником[23] прозвали. Ветер у тебя в голове. Большего ты достоин, а не мимолетных утех. Пора бы уж остепениться, жениться, семью завести, а ты все ищешь невесть чего.

– Алюсником прозвали – то правда, – прищурился молодой волшебник. – А ты-то откуда знаешь?

– Лагода сказала, – беспечно ответила Василиса.

– А… эта… Не нравится мне «Алюсник». Лучше б так и звали – «Радей-чародей».

– Не переживай. Остепенишься, сменят тебе прозвище.

– Успеется, не уйдет от меня женитьба, – твердо сказал лучший друг. – То, что мое, я поймаю и не отпущу. А столичные девицы мне опостылели хуже горькой редьки, не годятся они для семейной жизни. И вся жизнь столичная слишком суетлива. Люди трудятся, копошатся, добро наживают, за место под солнцем борются, а для чего все? Ведь зажми человеку рот, не дай минутку дышать – помрет. Ткни шилом в главную жилу – кровью в считаные минуты изойдет. Дай кусочек бледной поганки съесть – и готово дело. И кому тогда нужны все эти богатства да почести? А жизнь, бесценный дар, вот она, рядом проходит, мимо летит, не успеешь оглянуться – уж на жальник пора. И тут вдруг поймешь, что ничего-то ты не видел, ничего не сделал путного. Растратил себя на ерунду всякую, за пустышкой погнался, а истинное сокровище проворонил… Короче, порешил я разобраться в себе, сбежать оттуда. Да так, чтобы никто не нашел.

– Немногие так поступить могут, – понимающе улыбнулась Василиса.

– Немногие. Слушай, – Радей прищурился, – что это мы тут все обо мне да обо мне? Теперь твоя очередь о себе рассказать. Как жила, что делаешь, о чем думаешь? Замуж, говоришь, вышла?

Пальцы царевны сами собой потянулись к подвеске на шее.

– Вышла, Радеюшка, и по любви вышла. С первого взгляда полюбила. Как наклонился стрелу свою забрать, заглянула в глаза его синие, так и поняла – мой суженый!

– Какую стрелу? – не понял Радей.

– Царь Годимир, это отец его, что Черговским царством правит, на Руси Седьмым именуемым, придумал, чтобы сыновья стреляли из лука. Мол, куда стрела упадет, там и судьба царевича ждет.

– Он с мухами, твой свекор? Или с тараканами?

Василиса звонко рассмеялась:

– Он хороший. Странный немного, конечно, зато добрый. Сынов любит, во мне души не чает, собирательством редкостей увлекается, музей у себя в хоромах создал…

– Точно, с мухами, – хохотнул чародей. – А сынок – в него?

– Ну, как тебе не стыдно! Люблю я Желана, понимаешь, люблю! – Василиса шутливо, но сильно хлопнула ладошкой по столу.

– Тише, тезку напугаешь, ишь, ухо наставил, – примирительно улыбнулся Радей. – Вижу, что любишь. Только как он согласился на лягушке болотной жениться?

– Так судьба, против нее не попрешь. Сперва отец приказал. А потом, как увидел меня в настоящем виде – и сам влюбился.

– Ну, ясное дело! Ты, как выросла, вон как похорошела, округлилась вся, любо-дорого… – Алюсник ловко увернулся от брошенного в него пирожка. – Что ж, прекрасно все получилось, совет да любовь!

Василиса помолчала, бездумно крутя в пальцах новый пирожок.

– Ох, братец, не прекрасно, – наконец решилась она. – Нет, поначалу все хорошо шло. Хоть и посмеивались над нашей парочкой, а сумела я доказать, что лучше других невесток. А уж как на пир приехала в своем истинном обличье, тут и твоя наука пригодилась – такой морок навела! И озеро плещется, и лебеди по нему белые плавают, все вокруг рты пораскрывали, дивятся да завидуют, а Желан с Годимиром гордятся да радуются.

– Так и в чем тогда дело? – Радей доверительно накрыл рукой ладонь Василисы: – Мне можешь все рассказать. Если у вас вдруг что в постельных утехах не так – тоже помогу. Есть у меня всякие снадобья. Дельные советы из личного опыта дать могу, а еще книга имеется – заморская с картинками. Срамная немного, но полезная…

– Да нет, – покраснела Василиса, – все у нас ладно, все замечательно, я даже не подозревала, что такое быть может.

– А что тогда не так-то? Подданные не ценят, высмеивают лягушку-царевну?

– Полюбили меня и придворные, и жители столичные, я многим помогаю и снадобьями, и советами, уже и титулом наделили, Премудрой прозвали.

– Ну, тогда я отказываюсь понимать…

Василиса прижала тонкие пальцы к вискам, зажмурилась, а потом разом выпалила:

– Неладно с самим Желаном, понимаешь? Стал он в тоску-кручину впадать, боюсь, как бы руки на себя не наложил!