– Это невозможно. Тони бесплоден с 1953 года.

Новость не смутила Клорис.

– Бывают разные случайности.

– С барменом в «Острове Капри» – возможно. Но не с Тони. Это было бы настоящим чудом. И, насколько я помню, Саннисайд в районе Квинз – не Лурд во Франции.

– Я расскажу газетчикам все, что знаю. Он пьет! И носит парик!

– Говорите, что хотите. Все равно не получите ни гроша.

– Он импотент!

– В таком случае ему трудно было сделать девушку беременной, не так ли?

– Он не всегда такой. Только иногда. По слухам. – Клорис уставилась на Чичи. При взгляде на невозмутимость собеседницы ее глаза стали холодными, как стылые угольки. – Ладно, – бросила она наконец. – Двести пятьдесят тысяч.

– Ни гроша.

– Послушай, ты, старая кошелка!..

Чичи улыбнулась:

– Меня обзывали и похуже, да и вас, судя по вашему виду, тоже.

– Я это так не оставлю!

– И я, в свою очередь, тоже. Позвольте мне объяснить, миссис Ринхоффер. Если вы думаете, что можете являться сюда и запугивать меня после всего, что я пережила в своей жизни, вы сильно ошибаетесь. Я работала в ночных клубах и разбиралась с настоящими гангстерами. Вы просто бандитка старой школы и пришли, чтобы стрясти с меня денег. Хотите получить денег ни за что – точнее, взамен тела вашей дочери.

– Моя дочь не проститутка!

– Но вы сами назвали ее цену. Миллион долларов плюс недвижимость. Как это назвать, как не проституцией?

– Она была его женой. Они были по-настоящему привязаны друг к другу. Она его любила!

– Любовь… Какое большое слово в устах такой незначительной особы.

– Вы просто завидуете! Она молодая и красивая, а вас он бросил ради не одной, не двух, а трех женщин!

– Меня не заботит, с кем мистеру Арме угодно ложиться в постель и на ком ему приспичило жениться, и я за это не отвечаю. Я женщина занятая. Но, как мать, я понимаю, о чем вы думаете. Часики тикают. Молодость вашей дочери ускользает у вас между пальцами, как кусок льда. Еще несколько лет, и ваш бизнес захиреет. Когда мисс Кропп утратит свое очарование – а она его утратит, – вы попросту потеряете возможность вымогать деньги у стариков. Так что нужно ковать железо, пока горячо.

– Какая наглость!

– Между нами, девочками, говоря, вы и сами были не прочь закинуть сети на Тони, если бы могли рассчитывать, что он клюнет.

– Он меня не интересовал в этом смысле, – фыркнула Клорис, выпячивая грудь.

– О нет, интересовал. Именно поэтому вы бесконечно крутите его «Тихоокеанский альбом».

Клорис передернула плечами.

– Я найму адвоката.

– Это вам не поможет. Все принадлежит мне. Когда вы слушаете «Бонус, бонус», вспоминайте мое лицо, потому что эту песню написала я и авторские права тоже мои. Я владею правами на все, что исполняет Тони Арма.

Чичи достала из ящика стола большой гроссбух, открыла и выписала чек. Она вырвала его из книжки и вручила Клорис.

Клорис посмотрела на указанную сумму.

– Триста долларов? Да вы с ума сошли! – Она бросила чек на стол.

– Это для Джинджер, на переезд. – Чичи открыла бумажник и положила на чек пятидолларовую банкноту.

– А это зачем?

– Такси до квартиры. Когда вы туда приедете, вы найдете в вестибюле упакованными все вещи – ваши и дочери. Замки сменили, и охране велено не пускать ни вас, ни вашу дочь дальше стойки консьержа. Если станете скандалить, полиция четвертого округа доставит вас в Квинз под конвоем.

– Кто дал вам право обходиться с нами как с преступницами? Мы заботились о Тони. А вы что делаете для него? Ничего! Стерва!

Чичи вздохнула:

– Да, должно быть, иногда я веду себя как стерва.

Миссис Ринхоффер сгребла со стола чек и пять долларов.

– Я еще вернусь!

– Можете возвращаться сколько душе угодно. Но ваши будущие попытки вымогательства увенчаются тем же, только в следующий раз я уже не оплачу вам такси.

Клорис порывалась еще что-то сказать, но опоздала: зазвонил телефон. Чичи подняла трубку, и Клорис вышла из офиса, оттолкнув Ли.

– Что это было? – удивилась Ли.

– Очередная женщина, которая считает, что ей все должны. Тони устраивает свою любовную жизнь, как сезонную распродажу в «Лохманне».

– С тобой все в порядке?

– Никак не привыкну к этим историям, – неожиданно усталым голосом призналась Чичи. – Бедняжка.

– Это ты о четвертой жене?

– У нее нет матери.

– Да нет же, есть, я с ней только что столкнулась. Подтяжка на лице никудышная, такой никого не обманешь.

– Какая же это мать! – сказала Чичи. – Я чуть не расплакалась от жалости – мне-то повезло, у меня хорошая, любящая мать. И даже в моем возрасте она мне по-прежнему нужна. Так что когда я вижу кошмарную мать вроде этой, то знаю, что бывает и иначе.

– Ты лучше меня. Я таких людей даже не хочу понимать.

– Тебе, Ли, никогда не пришлось этого делать. Ты не вышла замуж за Тони Арму. Кого он только не приводил в мою жизнь.

Чичи закрыла чековую книжку и вернула ее в ящик стола.

– Как ты думаешь, он женится снова?

– Он не переносит одиночества.

– Тогда не прячь чековую книжку слишком далеко.

– Если Всевышний приберет меня первой, у Тони будут большие проблемы. В старости мужчины теряют направление. Мы себя находим, а они – теряют.

Чичи шла к своему дому на Граммерси-Парк. Она довольно быстро передвигалась в толпе пешеходов в час пик, исчезавших в станции подземки, словно кроты. Она была благодарна судьбе, что у нее есть работа и что ей пока хватает на нее сил.

В свои семьдесят лет Чичи оставалась неутомимым ходоком. В последние годы случались небольшие проблемы со здоровьем – то катаракта, то что-то с шейными позвонками, то кое-что по женской части (это быстро вылечили, как только обнаружили). У Барбары и Люсиль тоже бывали перебои такого рода, но в целом сестры Донателли вполне обоснованно считали, что им повезло. Мать все еще была с ними. Ей перевалило за девяносто, но она по-прежнему готовила макароны к воскресному обеду у Барбары, у которой теперь жила.

Нью-йоркские сумерки оставались любимым временем дня Чичи. Она старалась подогнать шаг по дороге домой так, чтобы оказаться у знаменитого небоскреба-утюга и сквера на 23-й улице в тот миг, когда персиковое солнце ускользнет в лиловые полосы, плывущие над горизонтом в Нью-Джерси. Что-то в сочетании всего этого – сине-лиловые тона сумерек, парк, Пятая авеню, Нижний Бродвей, силуэт великолепного Эмпайр-стейт-билдинг за спиной – давало ей возможность ощутить свое собственное место в мире.