Он понесся в семейную библиотеку, надеясь найти хоть какую-то зацепку, чтобы задержать распространение болезни.

Ворвавшись на мансарду, Лунас стал рыться на полках. Хватал одну бумагу, другую, пробегал взглядом по старым пергаментам, быстро пролистывал книги, но привычные и знакомые слова были словно на Сотине – ничего не разобрать. Как он ни силился, сколько ни перечитывал одни и те же предложения, их смысл ускользал от него, как русалка от неопытного ловца во время купаний.

– Проклятье! – Лунас отбросил очередную книгу в сторону. Она с грохотом упала, точно подбитая птица, распахнувшая при падении крылья. – Нужно больше времени. Ей нужно больше времени…

Лунас кинулся к столу отца и начал перебирать его последние записи. Алхимические формулы показались ему диковинными, несмотря на то что многие из них дядя Демид заставлял его заучивать наизусть.

– Тумматская алхимия!

Лунас с яростью смахнул все со стола и безнадежно осел на пол среди разлитых голубых чернил, развалившихся книг, пергаментов, перьев и прочего хлама.

Он уронил голову в ладони и тут вспомнил, что еще не заглянул в ящики стола. Нервными размашистыми движениями он стал открывать их и переворачивать все содержимое. Вновь попытался вчитаться в записи в надежде, что Вермон упустил лазейку, но вместо этого увидел в одном из ящиков флягу. Открутив крышку, Лунас принюхался. Сомнений не осталось – мандрагоровая настойка. Этот терпкий, резкий запах он узнал без труда.

– Так вот почему ты не успел с лекарством! – вслух осудил отца Лунас, словно тот мог его услышать. – Все по-старому.

Лунас разочарованно вздохнул, отвернувшись от стола. Однако, когда попытался взболтать флягу, понял, что она полна до краев, а значит, он ошибся насчет отца. Шальная мысль пришла в голову: крепкий алкоголь – именно то, что ему сейчас нужно. Он хлебнул настойки, заодно похвалив себя, что спасает Вермона от соблазна.

Лунас и не заметил, как фляга опустела. Досада от собственной беспомощности навалилась на него с новой силой.

Он в интуитивном порыве залез во внутренний карман плаща и достал паутинку. Решительно коснулся ее, и его сознание ворвалось в эпизод прошлого. Калейдоскоп ароматов дикой розы, сирени и персика опьянил похлеще любой настойки. Лунас склонился поцеловать Эль. Он точно знал, чего хотел. И плевать, что это не входило ни в чьи планы. Гитер требовал только привести ее, вырвав из плотной толпы Веремея, а Орден приказал выследить преступника, укравшего их бесценный труп.

Однако сам Лунас не смог устоять перед искушением прикоснуться к чему-то, что казалось ему таким непонятным и недосягаемым. Тому, что несла в себе Эль. Он никогда прежде не испытывал подобного. Бывало, влюблялся, очарованный до беспамятства, или, напротив, лишь позволял любить себя, геройствовал, пока горел страстью завоеваний, и так же легко остывал, когда достигал цели. А он всегда ее достигал. Лунас увлеченно следовал за призрачной мечтой, а потом внезапно терял к ней всякий интерес.

Однако рядом с Эль все было иначе. Он пытался ее разгадать, но не выходило. Это вызывало раздражение и азарт, ведь он не привык проигрывать. Благодаря ей он открывал в себе то, во что сам не мог поверить. Раньше он думал только о своих интересах, но ради Эль пошел даже против приказа Ордена – убить ее, чтобы предотвратить уничтожение Ярен.

Конечно, это тоже было ему выгодно, ведь под ее влиянием он менялся. Она искренне верила в чудеса и умела находить во всем и во всех что-то хорошее. С каждым днем рядом с ней он чувствовал себя более живым. Легкое дуновение воспоминаний принесло ее слова: «Ты лучше, чем тебе кажется».

«Хотел бы я, чтобы это было правдой» – Лунас ощутил острый укол вины.

Она умирает из-за него. Если бы он не был таким эгоистом, то раньше бы раскусил план Гитера: остановил бы Таллику, не допустил заражения могильным вирусом, не привел бы ее на тот злополучный утес и не просто оставил подсказку для Айси через кодовое слово, а сразу же отправился бы в Нихиль. Конечно, ему мешал футаркский обет, но всегда можно было использовать уловку и не подвергать ее такой опасности.

Лунас не обратил внимания, в какой уже раз касался шершавых тенет, не в силах насытиться действием «погружения». Он с трудом переборол себя и, оторвав пальцы от паутинки, отложил ее на стол.

Его взгляд бессмысленно блуждал по комнате, пока он не заметил на подоконнике старую зрительную трубу на треноге – мамину драгоценность.

«Даже когда меня нет рядом, с любовью смотри на звезды и, возможно, увидишь меня», – прозвучали в его памяти слова Элианы.

– Сейчас мне тебя не хватает, мам, как никогда! Помоги мне. Я не знаю, что делать… – Лунас услышал в своем голосе мольбу и сломленность. – Я потерял тебя, не защитил Таллику и… Я не могу допустить, чтобы Эль…

Лунас осекся, испугавшись своих мыслей. Он панически боялся вновь испытать разрушительную боль утраты дорогого ему человека. Во многом именно поэтому он предпочитал по-настоящему не сближаться ни с кем. Так проще.

Он с печалью провел рукой по трубе; каждый изгиб, щербинка и залом были ему знакомыми и родными, как собственное тело. После смерти матери маленький Лунас проводил возле этой зрительной трубы практически все время. Он не расставался с ней, часто сбегая к себе в комнату с уроков в Академии Ноубл, куда их с Лиар сбагрила бабушка Сафия Семпер, пока отец упивался своей никчемностью и алкоголем. Брошенный всеми Лунас каждую ночь укреплял трубу на треноге, чтобы случайно не разбить, заботливо протирал линзы и вглядывался в далекие космические просторы в поисках солнечной искры, в которую превратилась Элиана. Но как только приходил рассвет, Лунас с растущей день ото дня досадой понимал, что это была лишь фигура речи. Мать, уже находящаяся на границе с тонким миром, просто пыталась подбодрить его.

Он поджал губы, сдерживая гнев на того наивного мальчика.

– Не бывает чудес, – напомнил себе Лунас, по привычке снимая окуляр. Затем вернулся к ящику стола, пошарил в нем и нашел тряпочку. Отец помочь не мог, мысли покоя не приносили, оставалась рутинная работа, в которой он надеялся найти утешение: осторожно протирать окуляр, пытаясь очистить голову от мучивших его образов.

«На все воля Со-Здателя», – повторял отец после смерти Элианы, эти слова превратились в его кредо, а Лунаса только раздражали. Как можно сидеть сложа руки, когда твой любимый человек умирает в муках? На какое дно смирения и безразличия нужно пасть для этого?

Лунас