После чая они попрощались с Берти. Мэйзи было грустно расставаться со своим сыном, и она до сих пор относилась к нему как к малышу, хотя ростом он уже был выше ее. На станции они купили билет в первый класс до Лондона и сидели в купе одни.

– Старшим партнером скорее всего выберут Эдварда, – произнес Хью, задумчиво глядя в окно на пробегающий пейзаж.

– Я думала, у него совсем нет мозгов! – удивилась Мэйзи.

– Так и есть. А я в конце года уйду.

– Ах, Хью! – воскликнула Мэйзи, понимая, как много для него значит банк, с которым он связывал все свои надежды. – И чем же ты будешь заниматься?

– Не знаю. До конца финансового года у меня будет время подумать.

– А разве банк не развалится под руководством Эдварда?

– Боюсь, такое возможно.

Мэйзи искренне жалела Хью. На его долю всегда выпадало больше несчастий, чем он заслуживал, тогда как Эдварду слишком многое доставалось даром.

– Эдвард теперь еще и лорд Уайтхэвен. Если бы титул тогда достался Бену Гринборну, то сейчас его унаследовал бы Берти, правда?

– Да.

– Но Августа этому помешала.

– Августа? – переспросил Хью, озадаченно нахмурившись.

– Ну да. Это же она подняла шумиху в прессе. «Может ли еврей быть пэром». Помнишь?

– Я помню статьи, но откуда ты знаешь, что за ними стояла Августа?

– Мне об этом рассказал принц Уэльский.

– Так-так, – произнес Хью, качая головой. – Августа не перестает меня поражать.

– Ну, хотя бы бедняжка Эмили теперь леди Уайтхэвен.

– По крайней мере она что-то выгадала от этого несчастного брака.

– Расскажу тебе одну тайну, – сказала Мэйзи, понижая голос, хотя никого рядом не было. – Эмили хочет добиться от Эдварда согласия на развод.

– Давно пора! Под предлогом фиктивности их брака, я полагаю?

– Да. А ты, похоже, не удивлен.

– Чему тут удивляться. Они совершенно не подходят друг другу. По ним даже и не скажешь, что они муж и жена.

– Все годы она вела тайную личную жизнь, но теперь хочет положить этому конец.

– Вряд ли моему семейству это понравится, – сказал Хью.

– То есть Августе, ты хочешь сказать. Да, Эмили понимает, с чем ей придется столкнуться. Но упрямства ей не занимать.

– У нее что, есть тайный возлюбленный?

– Да. Но она не хочет становиться его любовницей. Не знаю, откуда у нее такая принципиальность. Эдвард каждую ночь проводит в борделе.

– Ты тоже в свое время была принципиальной, – сказал Хью, грустно улыбнувшись.

Мэйзи поняла, что он имеет в виду ту ночь в Кингсбридж-Мэнор, когда она заперлась в спальне.

– Я была замужем за прекрасным человеком, и с нашей стороны это было бы предательством. У Эмили совсем другая ситуация.

Хью кивнул.

– И все же, мне кажется, я понимаю ее. Самое неприятное в тайной связи – это необходимость лгать.

– Люди вправе делать то, что им нравится. Жизнь у нас только одна, – не согласилась с ним Мэйзи.

– Но в погоне за счастьем легко упустить что-то более ценное. Честь, достоинство, идеалы…

– Для меня это слишком отвлеченные рассуждения, – отмахнулась Мэйзи.

– Тогда, в доме Кинго, для меня это тоже были пустые слова. И я бы предал Солли, если бы ты меня не удержала. Но с годами я стал лучше понимать суть вещей. Сейчас мне кажется, что честь и достоинство важнее.

– Но в чем состоят эти честь и достоинство?

– Это значит говорить правду, выполнять обещания, нести ответственность за свои поступки как в деловой, так и в повсе-дневной жизни, не забывая об их последствиях. Это значит говорить что думаешь и делать что сказал. Особенно многое для банкира значит честность. В конце концов, если ему не доверяет жена, то кто вообще будет доверять?

Мэйзи вдруг осознала, что сердится на Хью, но не понимает за что. Некоторое время она сидела молча, рассматривая пригороды Лондона в сумерках. Если Хью уйдет из банка, то в чем для него будет смысл жизни? Свою жену он не любит, а она не любит их детей. Почему бы ему не найти свое счастье в ней, в женщине, которую он всегда любил по-настоящему?

На вокзале Паддингтон Хью проводил Мэйзи до стоянки кебов и помог сесть в экипаж. При прощании она задержала свою руку в его руке и предложила:

– Поедем ко мне.

Хью грустно покачал головой.

– Мы же любим друг друга, как любили все эти годы, – настаивала она. – Поедем. К черту последствия.

– Но вся наша жизнь – это последствия.

– Хью, прошу тебя!

Он отдернул руку и шагнул назад.

– До свидания, дорогая Мэйзи.

Мэйзи беспомощно смотрела на него. Годы подавленного желания обрушились на нее всей своей мощью. Будь она сильнее, она бы схватила его и затащила в экипаж, несмотря на его сопротивление. От отчаяния мысли ее путались.

Она бы так и сидела целую вечность, но Хью кивнул извозчику и сказал:

– Поезжай!

Извозчик хлестнул лошадь кнутом, и экипаж тронулся.

Через мгновение Хью пропал из виду.

Этой ночью Хью спал плохо. Он то и дело просыпался и вспоминал разговор с Мэйзи, жалея о том, что не поддался на ее уговоры и не поехал к ней. Сейчас бы он лежал в ее объятьях, положив голову на ее грудь, вместо того чтобы беспокойно метаться в своей кровати.

Но, помимо сожаления, ему не давало покоя что-то еще. Ему казалось, что от его внимания ускользнуло нечто очень важное, нечто мрачное и зловещее, только он никак не мог понять, что именно.

Они говорили о банке и о том, что Эдвард станет старшим партнером; о титуле Эдварда; о решении Эмили добиваться развода; о ночи в Кингсбридж-Мэнор, когда они едва не предали Солли; о конфликте между честью и счастьем… Так что же еще промелькнуло в их беседе?

Хью попытался вспомнить, о чем они говорили, в обратном порядке: «Поедем ко мне… Люди вправе делать то, что им нравится… Эмили хочет добиться от Эдварда согласия на развод… Эмили теперь леди Уайтхэвен… Если бы титул тогда достался Бену Гринборну, то сейчас бы его унаследовал Берти…»

Нет, он что-то явно упустил. Эдвард унаследовал титул, который мог бы достаться Бену Гринборну, если бы не козни Августы. Это она устроила в прессе шумиху о том, что еврей не должен стать лордом. Тогда такая мысль почему-то не пришла ему в голову, хотя он мог бы и догадаться. Но принцу Уэльскому каким-то образом стало известно об этом, и он рассказал Мэйзи. И Солли.

Хью беспокойно вертелся. Почему это так важно? Всего лишь очередной пример беспринципности Августы. Об этом она никому не говорила, но Солли знал.