«Вылавливать будут…» — смекнул он и потерял сознание.

Синеглазый красавец Докука был ленив далеко не всегда. Если приходилось бороться за собственную жизнь, просыпались в нем силы немеряные. Одного волхва он так припечатал к замшелому стояку цепного ворота, что тот, оглушенный, сам чуть не упал в черное жерло колодца. Второго он затеялся душить, катаясь с ним по вымощенному плоскими камнями капищу.

Рябой высокий кудесник гневно стиснул увенчанный солнечным ликом посох и повернулся к оробевшим погорельцам.

— Ну мне что на него, чары тратить? — раздраженно спросил он. — Чего стали?.. А ну пособите волхву!.. Да не бойтесь, грехом не сочту…

Погорельцы воспряли и, засучивая дырявые рукава, устремились на помощь изнемогавшему в единоборстве служителю. Вшестером Докуку мигом стиснули, шмякнули, вышибли из него временно дух, связали узлом и смотали в клубок.

— В бадью! — отрывисто повелел рябой кудесник.

Опасаясь притронуться невзначай к позеленевшему от древности дубу жертвенного ворота, древореза бережно опустили в бадью, потом, потормошив, оживили простершегося на плоских камнях подручного волхва, того, что Докука в самом начале приложил к стояку. Охая и покряхтывая, служитель взялся за гнутую рукоять, другой — за другую, кудесник вынул железный клин, и тяжко покачивающаяся бадья ушла на цепях в непроглядный мрак преисподней. Вскоре в колодце звучно гукнуло — это дубовое дно низкой широкой кадки коснулось камня.

Рябой волхв сурово оглядел чумазых погорельцев и, должно быть, решил, что ради такого сброда хвалебную песнь солнышку даже и петь не стоит. Насупился и, покряхтывая от скупости, направился к высокой поленнице — отсчитать обещанные десять берендеек. Выбирал, придирчиво осматривая каждую, и вот что дивно-то: откладывал ведь самые дорогие — глубокой, чуть не сквозной резьбы. Погорельцы лишь переглядывались изумленно.

— Благодетель, приласкай тя ясно солнышко… — проблеял растроганно главарь Пепелюга, с поклоном принимая из рук кудесника охапку идольцев.

И тут (вспомнишь — до сих пор по загривку перебирает) из гулкой глубины колодца грянул грозный нелюдской голос:

— Вы что мне тут придушенных спускаете?.. Самих, что ли, придушить, так вашу перетак?..

Волхвы — и те струхнули. Что же до погорельцев, то, услышав утробный рык навьего мира, присели чумазые да и кинулись все стремглав от капища, не растеряв при этом, однако, ни единой берендейки…

* * *

— Или живой?.. — усомнился все тот же голос, и над томным Докукой склонилась угрюмая, будто из камня выветренная харя.

Поросят бить о такое личико.

Древорез застонал натужно и подвигал ушибленным плечом. Крепко его стиснули, от души. Да и шмякнули тоже…

— А живой — так вставай, — сердито продолжал немилорожий обитатель преисподней, снова возносясь главою к светлой округлой дыре, которой, так получается, завершалась внизу труба колодца. — Неча зря бадью занимать…

Постанывая и поругиваясь, древорез кое-как перевалился через низкую дубовую боковину бадьи на каменный пол.

— Подымай!.. — запрокинув бороду, оглушительно крикнул подземный житель и показался Докуке великаном.

Звякнув, натянулись цепи, порожняя кадка пошла вверх. Достигла круглой дыры в низком потолке — и дневной свет разом иссяк. Зато обозначилась поставленная торчмя на пол стеклянная греческая лампа. Еще одна висела под потолком на крюке. В желтоватом их мерцании стоящему окарачь Докуке удалось разглядеть часть пыльной стены из тесаного камня, да толстые дубовые брусья, перехлестывающие долгий, узкий потолок.

— Кто таков? — недружелюбно осведомился принявший жертву верзила, до жути похожий на того, с кочергой, что вылез из-под земли во время битвы на речке Сволочи…

— Докука… — хрипло выговорил древорез, с превеликим трудом поднимаясь на ноги. То ли жив, то ли помер — ничего не понять…

Верзила, впрочем, стоило Докуке выпрямиться, оказался с ним одного роста, разве что покоренастее чуть, покряжистее.

— Тьфу, ты, пропасть!.. — сказал он с досадой. — Это теперь мне к розмыслу тебя вести?.. — Обернулся и вдруг рявкнул на кого-то: — Да будете вы сегодня грузить или нет?.. Руки вон уже, чай, вися, отболтались!..

Докука оглянулся в ужасе и увидел еще две навьи души. Одна — в нагольном полушубке — стояла, прислонясь к высоченной до потолка поленнице резных идольцев, увязанных мочальными волокнами в небольшие охапки, другая же — в подоткнутом сермяжном зипунишке — опиралась на ручную тележку об одном колесе. Похоже, что грозный окрик нимало их не смутил. Души с любопытством разглядывали свалившегося к ним на головы Докуку, да еще и скалились вдобавок.

— Да полно те… — миролюбиво заметила душа в полушубке. — Знамо дело, загрузим… Работа — не волхв…

Мнимый верзила только зыркнул на них, ухватил стоящую на полу лампу за медное кольцо и снова повернулся к древорезу.

— Пойдем… — И двинулся вразвалку по плотно утоптанному полу узкого подземелья. — Розмысл тебя давно уже поджидает.

Противиться Докука не дерзнул… Помыслить зябко — Навь! Неужто помер, а? Как же теперь дальше-то?.. Хотя, сказывают, обтерпишься — оно и в преисподней ничего… А что же этот, коренастый-то давеча говорил: живой, мол?.. Или почудилось?..

По дну подземного перехода тянулись две глубокие колеи, как от телеги. Висящие на крюках лампы вымывали из мрака стены, мохнатые от пыли брусья, какие-то груды мусора… Потом по правой колее навстречу им прокатила порожнюю тележку еще одна душа, и тоже мужского пола.

— Розмысла не видел? — приостановившись, спросил коренастый Докукин поводырь.

— Да вроде на месте он… — равнодушно бросил встречный и покатил себе дальше.

Уязвленный неясным, жутким подозрением, красавец древорез уставился ему вослед.

— А бабы-то что ж?.. — просипел он наконец.

Поводырь недоуменно сдвинул брови.

— Что «бабы»?

— Бабы-то здесь есть али как?..

— Где «здесь»? На отгрузке? Вестимо, нету… Не велено их сюда ставить — не сдюжат…

Докука перевел дух. Стало быть, все-таки где-то да есть…

— А по батюшке его как величают? — спросил он тогда осторожно и неспроста.

— Кого?

— Да Розмысла…

— Ты еще по матушке спроси! — усмехнулся суровый поводырь. — Розмысл — это вообще не имя…

— А что?

— Чин такой… Вроде как у вас там наверху боярин… А то и воевода… Смотря что за розмысл…

«Стало быть, боярин… — судорожно смекал про себя Докука, поспешая за коренастым поводырем. — Вона как оно… Навь — Навью, а без бояр, вишь, и тут никуда… Тогда сразу в ножки… Прямо с порога… Помилуй-де… Не погуби, мол…»