К вечеру замутненный взор Кудыки несколько прояснился, и первое, что поразило древореза, это отяжелевшее алое солнце.

— Вроде оно побольше стало!.. — моргая, проговорил он.

Возчики взгоготнули.

— Ну а как ты хотел? Чай, к Теплынь-озеру идем!..

— Погоди, то ли еще будет!..

«А и впрямь… — сообразил Кудыка. — Оно ж ведь в Теплынь-озеро опускается… Вона как оно… того-этого…»

Оглянулся на Чернаву. Та, по всему видать, завила уже горе веревочкой и шла теперь с беспечным видом, а когда возчики принимались задирать да зубоскалить, огрызалась весело и хлестко. Конечно… Чего ей горевать, чумазой? Подумаешь, землянки лишилась! А тут одна печь кирпичная вон сколько стоила!.. А горница на подклете!.. А жом для стружек… А набор резцов греческой работы…

— Чего молчишь, берендей? — окликнул головастый жердяй, вышагивающий по-журавлиному у третьих саней. — Повесил головушку на праву сторонушку!.. Мы тебя для чего в ватагу брали? Чтоб ты молчал всю дорогу?..

— А чего говорить-то?.. — хмуро отозвался Кудыка.

— Расскажи, как вы там на речке Сволочи воевали, — при общем смехе предложил жердяй.

Странный они все-таки народ. Взять в ватагу теплынца, да еще и с погорелицей впридачу! Погорелица — ладно, но теплынец-то — смутьян, вдобавок беглый. Нет, воля ваша, а не только по доброте душевной приняли их возчики к себе. Не иначе насолить кому-то вздумали… Только вот кому? Столпосвяту? Или самому царю-батюшке?..

Немудрено, что добрые берендеи с ними и знаться не хотят…

— Опростоволосился Всеволок… — Старшой оглянулся через плечо и подмигнул правым глазом, поскольку левым подмигнуть не мог. — Нет чтобы нас, обозных, вывести во чисто поле, а он — дружинушку свою хоробрую…

— И что было бы? — буркнул Кудыка, невольно вовлекаясь в разговор.

— Как что? — удивился старшой. — Вы бы — ноги в руки, а мы бы только сабельки за вами пособирали…

— Пособирал один такой! — обиделся Кудыка. — Грозила мышь кошке, да издалече… Как эта дыра в земле открылась, как полез оттуда… черный, с кочергой… Вспомню — поджилки трясутся!..

— Кочерги, стало быть, испужался?

— Да при чем тут кочерга? — завопил Кудыка, окончательно развеселив честной народ. — Навьи души из преисподней лезут, а ты — кочерга!..

— Мы с этими навьими душами, мил человек, — сообщил жердяй, когда все отсмеялись, — не одну ендову зелена вина выкушали. Так-то вот…

Кудыка сердито покосился на болтуна и не ответил. Ничего святого у этих возчиков. Да разве ж таким шутят?..

Алое огромное солнце, окутанное розовым маревом, почти уже коснулось далекого небостыка. Странно, но вожак с привалом не спешил. А пора бы уже…

— Что ж, в темноте идти будем? — не утерпел Кудыка. — Или вы наощупь дорогу знаете?

— Небось, не пойдем… — равнодушно ответили ему. — Глаза-то — разуй…

Древорез разул глаза и ахнул. Над светлым и тресветлым нашим солнышком висело в розовом мареве еще одно, только поменьше и, пожалуй, чуть поярче. Изумленно присвистнула Чернава. Кудыка выронил вожжи и обмер.

— Ну чего глаза вылупили?.. — уже устало и раздраженно прикрикнули на них. — Греческого солнышка, что ли, ни разу не видели?..

Конечно, не видели. Отродясь ничего подобного в окрестностях слободки не бывало. Слышать, правда, слышали, и не раз, но не всему же верить-то! Народ ныне такой пошел: дай им волю — насмерть заврут. Тем более про Теплынь-озеро или, как его еще называли, Теплынское море! Уж чего-чего про него только не плели!.. И змеи-де там водятся с бабьим личиком, и собаки крылатые бегают, и злак-баранец растет… Снизу, значит, стебель, а вместо колоса барашек махонький. Кое-кто даже шапку из баранца показывал. Шапка как шапка…

Вот и дед тоже… Висит, сказывал, после заката над Теплынь-озером ложное солнце. С виду похоже, а жару от него — никакого, видимость одна…

Но ведь и впрямь висит!

Ай да дед! Кудыка даже возгордился малость. Да, это плетень другого заплета. Сказал — как узлом завязал…

Истинное солнышко, меченное пятном, уже кануло за небостык, и вокруг стало чуть потемнее. Кудыка подставил ложному греческому светилу щеку, другую… То ли почудилось, то ли все-таки исходило от морока некое слабое тепло. Чудеса…

Тут раздался собачий лай, и первые сани свернули с дороги.

— Сто-ой!.. — зычно возгласил старшой. Обернулся и добавил удовлетворенно: — Ну вот и доползли…

— Чего стоишь? — окликнули Кудыку, все еще завороженного зрелищем. — Ишь, рот раззявил!.. Смотри, целиком его не проглоти! А то оставишь нас без света, в темноте распрягать придется…

Древорез с трудом отвел взгляд от греческого солнышка и огляделся. На правой обочине криво припала к земле низкая однопрясельная изба с длинной пристройкой, где, должно быть, располагались стойла. Пока распрягали, и вправду на округу пала темь. Запутавшись с непривычки в вожжах, Кудыка к досаде своей так и не увидел, что же все-таки сталось со вторым — ложным — солнышком. То ли село, то ли просто растаяло…

* * *

Конечно, по сравнению с землянками погорельцев ночлежная изба представлялась хоромами, но вот по сравнению с домом Кудыки… Топилась она по-черному, дым выходил в маленькое волоковое окно. На полатях угнездился неговорливый сторож с семейством, а Кудыке с Чернавой, как и всем прочим возчикам, пришлось держать опочив на жестких лавках. Несмотря на усталость, не спалось древорезу, даже и не задремывалось. Ворочался, вздыхал, с завистью слушая жизнелюбивый храп сволочан. На соседней скамье тихо лежала Чернава, но вроде тоже не спала.

— Слышь, Кудыка… — послышался ее озабоченный шепот. — А кроме как идольцев резать, ты что еще умеешь делать?..

— Часы… — горестно скосоротившись, ответил он.

— Да ладно тебе!.. — осерчала она. — Я смотрю, ты врать-то поперек себя толще! Тоже мне грек нашелся…

— Так а за что, по-твоему, меня волхвы искали? — тоненько выкрикнул Кудыка. — Часы изладил!..

— Ой!.. — испуганно сказала Чернава и примолкла.

Слева оборвался журчащий переливчатый храп, и разбуженный, видать, Кудыкиным вскриком возчик проворчал сердито:

— Чего шумишь?.. Днем молчал, ночью шумишь…

— Берендей, а, берендей! — взмолился Кудыка. — Ну хоть ты скажи… Почему волхвы за часы карают?

Проснувшийся, кряхтя, перевалился на другой бок, посопел.

— Почему, почему… — недовольно пробормотал он в полусне. — С часами-то… все тут же раскумекают… одна ночь длиннее, другая короче…

Мгновение Кудыка оторопело вдумывался в услышанное, а потом вдруг по-за шкуркой у него мороз прошел. Вот оно что! Стало быть, зря он грешил на свой резной снарядец. Стало быть, вовремя бряцал позвонок, просто ночи выпадали разные…