Но она лишь молча смотрела на дверь, за которой вроде бы был ее друг, – но почему-то воспринимать его все тем же Кроссом не получалось. Хотя она пыталась, искренне и честно пыталась откинуть все страхи перед грядущими последствиями заражения. Вдруг Кросс стал стучать по двери тем самым выдуманным недавно шифром, чем испугал ее почти до дрожи. Явно теряя терпение, он произнес:

– Вспомни Алдена, как он умер там, один, в темноте. Тогда другого выхода не было – мы оба это знаем, как и знаем, что ты винишь меня за это. Я сам себя виню, поверь. Нет ничего более ужасного, когда кто-то покидал этот мир в одиночестве. Такое если увидишь, то уже не забудешь. Ты хочешь, чтобы со мной так же произошло? Я что, заслужил такое? Интересно – чем же? Я здесь из-за тебя, между прочим, – ты хотела влезть в дела Светы и Наваро, а это была не наша работа! Я все время спасал тебя, а потом пытался этого Тобина вытащить с прогнившего Улья… Все это несправедливо, и я не хочу умирать так же, как Алден!

– Я не открою, – взяв себя в руки, почти твердо сказала Ханна и, подойдя ближе, наконец-то сформировала принятие новой реальности: – Я не могу рисковать, и ты должен понимать это. Я не хочу твоей смерти – но ты заражен, а значит, опасен. Мне трудно принимать это решение, но другого не будет. Придет Света, у нее будет лекарство, и мы вылечим тебя. А до этого спрячься и жди.

– Вот, значит, как? Ради тебя тут…

– Не смей использовать это! Ты знаешь не хуже меня, с чем мы имеем дело, с чем столкнулись еще до появления Светы и Наваро. Алден пожертвовал собой ради нас и…

– Вот оно! Я все ждал, сучка ты этакая, когда ты используешь это против меня! А может быть, ты сама заразилась? А! Вот поэтому ты и не пускаешь меня – из-за безумия, что мешает трезво мыслить. Галлюцинаций нет еще? А ведь я могу помочь, если ты заразилась, мы вместе должны выдержать это!

– Все, что тебе нужно, – держа из последних сил себя в руках, продолжила она, еще подойдя ближе к двери, – это найти, где спрятаться. И не важно, тут или чуть дальше. Лучше не болтай, а делай это. С каждой минутой заражение усиливается, и поверь, эмоции влияют на процесс. У Октавии были исследования с Вектора – когда я искала о Тобине данные, мельком коснулась их. Я видела, что делает это с людьми, и если бы ты читал записи Харви или же…

– Замолчи! Тут кто-то есть…

Голос Кросса изменился, осознанность взяла вверх над эмоциями, ей даже показалось, что он отошел от створок. Все вслушиваясь и ничего не говоря, твердо уверенная в своей правоте Ханна давала себе отчет, что боялась куда больше его попыток пробиться к ней, нежели появления того или иного создания Вектора.

Тишина начала затягиваться, Ханна прислонилась к створкам, пытаясь услышать хоть что-то по ту сторону, уже начав думать об обмане Кросса, – но вдруг он почти шепотом интенсивно и по-иному заговорил:

– Он здесь… Открой дверь, пока он меня не увидел. Ханна, слышишь меня, я же здесь как в ловушке – стоит ему дойти до перекрестка, как все, он заметит меня, и уже некуда будет бежать.

Ханна слышала страх в его голосе, как и совершенно иной, более трезвый тон. И пока он чуть ли не царапал дверь, видимо, предполагая ее отсутствие, она все не могла сформировать ту болезненную мысль, к которой ее усиленно подталкивают возникшие чувства по отношению как к нему, так и ко всей ситуации. Она не знала, что делать, время уходило, а действовать надо было сейчас: если она пустит его, то вдруг неизвестный увидит их обоих и будет ныне знать это место, отчего ситуация только ухудшится. Ей хочется схватить себя за голову из-за напряжения и невозможности решиться хоть на что-то, но шлем мешает. Под мольбы Кросса, все так же неспособная понять ориентиры для принятия решения, Ханна просто цепенеет.

– Ханна, открой же, мне с ним не справиться! ХАННА! Сука, ты мразь, он здесь, заметил меня и…

Как она могла судить по доносящимся звукам, Кросс побежал вперед с криком, вступая в драку с неравным противником. Сильные удары вынуждали ее каждый раз вздрагивать, а крики умирающего друга и напарника словно стягивали стальными тросами, не позволяя даже простой мысли – лишь скорбь и безвыходность. И вот после десятка суровых ударов о стену – как она могла судить, головой Кросса – все утихло. Его забили там насмерть – она прекрасно это слышала. Тишина была неестественно приятна, слезы перестали идти, скованность немного сходила на нет, а внутри нее легоньким огоньком пробивалось странное и непривычное спокойствие, будто бы все проблемы закончились и ей можно выдохнуть. Он был мертв, но она не скорбела так, как хотела скорбеть: наоборот, почему-то ей было спокойно за его жизнь, ведь более он не мучается, и, равно как и Алден, Кросс покинул ее, приняв собственное решение.

– Ты не спасла меня, – медленно и спокойно послышался голос из-за дверей, язвительный и злой. – Я же просил открыть дверь – но ты, эгоистка, не сделала этого! Вот как ты относишься ко мне, ко всем нам. Мерзкая тварь, лучше бы ты подохла, а не Алден, как и все другие, когда ты не поддержала меня на Улье. А ведь я ради тебя даже снял костюм, рискнул жизнью, лишь бы уберечь тебя от Вектора. Вот как ты меня отблагодарила. Ты боялась стать одним из монстров, сойти с ума и повторить судьбу тысяч людей на Векторе… Так вот – ты уже монстр!..

Света довольно уверенно шла все дальше от тайника Тобина, держа в голове мысль добраться до моста как можно скорее. Не отвлекаясь ни на что, она даже не замечала пройденное расстояние, лишь бегло ориентируясь по знакам и вспоминая схему Вектора. Но правда крылась в том, что она не спешила к мосту ради общего дела или других возможных выживших: весь путь был бегством от преследователей, чьи голоса и образы не отпускали ее надолго, порой даже просто находясь рядом, словно брошенные на произвол судьбы манекены. Колея немного сбилась в тот момент, когда ей стало невыносимо холодно, прямо до дрожи, словно, только что выбравшись из проруби, она просто не знала, как согреться. Причиной этому служило место, в котором она оказалась, сама не зная как. И если бы путь ее продолжился так же, как и ранее, то, вполне возможно, от взгляда ускользнули бы подвешенные на крюках тела людей в морозильной камере, из центра которой она наблюдала вокруг себя не самую приятную картину. Количеством пяти штук они висели уже давно, словно мясо, замороженные и обернутые пленкой, и недвижимо пугали ее одним своим явлением. Идя мимо них, Света внимательно осмотрела каждого, всецело заключив неестественную причину смерти: у каждого была дырка от пули в голове. Запаха почти не было, как и чего-либо мерзкого вне самих тел, – самая обычная морозильная камера с мясом внутри, только вот мясо человеческое. Странно, думала она, повернув голову в ту сторону, откуда пришла, ибо не помнила ни как открыла дверь, ни уж точно почему именно тут оказалась. Но не успела Света даже сделать следующего шага, как услышала странные звуки – там, впереди, по направлению ее пути. Совершенно бесстрашно и быстро пройдя мимо тел и выйдя из этого холода, она оказалась в соседнем помещении, разительно отличавшемся от предыдущего.

Внутри кое-как работали некоторые потолочные лампы, создавая местами непроглядный мрак, будто бы свет заведомо проигрышно боролся с тьмой. Метров пять шириной, десять длиной, причем дальше было еще одно – за стеклянной перегородкой с такими же закрытыми по центру створками. В этой области вокруг Светы все было обставлено именно так, как выглядят давно уже обжитые места, где вообще не обращали внимание на гигиену, порядок, комфорт или простую практичность. Все выглядит не просто старым, а именно потрепанным, грязным, будто бы здесь месяцами ночевали люди очень низкого социального статуса, оставляя после себя кучу грязных вещей и всякий мусор. Слева вдоль стены – спальные места в три ряда, прямо до потолка, на девять человек. Напротив спален, по правой руке, вдоль всей стены были изначально стеллажи, а ныне, помимо всех ящиков, сумок, одежды и разного хлама, впереди еще наставлена простая мебель – стулья, столы, поверх чего куча мешков с разным содержимым. Там она сразу же подобрала старые коричневые штаны и черную кенгуруху с кучей белых швов и остатками крови – видимо, когда-то разорванную, но кем-то умело восстановленную. Даже обувь получилось подобрать почти по размеру – все же чуть давило, но терпимо. На одной из спальных мест лежала вполне сносная сумка, но, к сожалению, пустая, хотя это, возможно, ненадолго. Начав рыскать по вещам, она уже и забыла о том, почему здесь оказалась, совершенно естественно относясь ко всему вокруг. Но тут она услышала плач – детский, такой вроде бы далекий, но крайне знакомый.