В полной тишине, стараясь не дышать, мы пятились к снесенным дверям, опасаясь хотя бы на мгновение оказаться спиной к царскому ложу, на котором возвышалась исполинская фигура то ли боги, то ли титана.

На счастье уже в коридоре, мне попался на глаза Ахиаб, который поведал о произошедшем в царской опочивальне.

Итак, как выяснилось, я не зря предполагал, что Ирод не вынесет боли и не пожелает брать на себя кровь Антипатра. Должно быть, мои доводы по поводу необходимости казнить цареубийцу, пока царь еще жив и может отдать такой приказ, довели его до такого состояния, что Ирод пожелал предпочесть смерть, принятию решения. Как я уже писал, из царских покоев были удалены все колющие и режущие предметы. Но Ирод изловчился все-таки отыскать для себя фруктовый нож, который Ахиаб и сдал начальнику стражи, в качестве доказательства произошедшего. Последнее время Ирод очень мало ел, можно сказать, совсем не ел. Пил только воду, и мог позволить себе несколько ягод винограда и кусочков яблока. Яблоки он всегда разрезал сам на тонкие ломтики, с удовольствием поглощая их.

Дождавшись, когда я покинул его спальню, Ирод подозвал кого-то из слуг, и приказал ему принести яблоки и нож. Тот поспешил выполнить приказ, напрочь позабыв о моих предостережениях. Убедившись, что поблизости никого нет, Ирод аккуратно вернул на поднос яблоко, после чего попытался вскрыть себе вены.

На счастье юный Ахиаб как раз в этот момент вошел в опочивальню и успел задержать руку царя, чем спас его жизнь, и как сказали бы иудеи, душу.

Он и находящиеся в соседней комнате слуги подняли крик, сзывая подмогу. И решив, что кричать во дворце умирающего царя могут разве только по случаю его смерти, вслед за ними закричали, заплакали и запричитали все остальные.

Поднялся страшный гвалт, и вот тут началась вторая история, суть которой я узнал тем же вечером от слуг.

Поднялся вой и плач, точно царь уже помер. Вопли достигли самой темной и хорошо охраняемой камеры в подвальной тюрьме, коснувшись ушей, томящегося там в неизвестности Антипатра.

– Начальника стражи ко мне, быстро! – Приказал он, и охранники не посмели ослушаться царского первенца.

– Мой отец умер. – Начал он, со спокойной властностью будущего монарха, взирая на явившегося по его приказу стражника. – Царь умер. И я приказываю тебя немедленно выпустить меня на свободу.

Ты обязан снять с меня оковы, вывести из темницы и дать самого резвого коня. Потому как, еще не известно, кто теперь царь, Архелай сын Малфаки, или я – перворожденный сын и подлинный престолонаследник, – не опуская глаз, сообщил он начальнику стражи. И видя, что тот колеблется, добавил:

Подумай сам, казнить меня мог только царь, Архелай теперь пошлет новую просьбу в Рим, пройдут месяца. За это время мои друзья вытащат меня из тюрьмы, и вся честь освобождения своего будущего царя, все почести и богатства достанутся им. В то время, как ты и твои люди, если вы согласитесь прямо сейчас встать на мою сторону, окажетесь самыми богатыми и влиятельными людьми во всей Иудеи. Я назову тебя спасителем царя, и ты займешь дворец, который ныне принадлежит моей тетке Саломея, или тот, который выберешь сам. Я все равно уже можно сказать, одной ногой на свободе. Подумай о своих детях, хочешь ли ты растить их в довольстве и богатстве, или будешь сожалеть всю свою оставшуюся жизнь, принимая справедливые упреки внуков, за то, что не воспользовался данным тебе судьбой шансом.

Ты скажешь – такова моя судьба, но разве пример моего отца, поднявшегося из ничтожества и сделавшегося царем, не доказательство того, что иногда люди могут взять Фортуну за горло и повернуть ее к себе, тем местом, которое им кажется слаще.

Произнося все это Антипатр, безусловно, рассчитывал на то, что после смерти царя, стражник дрогнет пред лицом возможного престолонаследника, и польстившись на щедрые посулы, или испугавшись мести, подастся уговорам. Но произошло обратное. Начальник стражи не только не снял оков с Антипатра, а велел зорко следить за узником, ни в коем случае не слушая его речей, а сам побежал к царю, докладывать о покушении на побег.

Я уже рассказывал, как начальник тюремной стражи ворвался в покои царя. Теперь картина мозаики сложилась полностью.

Антипатр был казнен в тот же день прямо в тюрьме, из которой его побоялись вытаскивать для проведения церемонии, так как следовало опасаться, что кто-нибудь пожелает отбить приговоренного. После казни его тело было доставлено в крепость Гирканион, где его и похоронили.

Желая убедиться, что цель достигнута, и Антипатра больше нет в живых, я лично ездил в Гирканион. Отчего-то подумалось, что коварные идумеи могли устроить ему фальшивую смерть и такие же похороны, но нет. Палач сработал исправно, и я мог поздравить себя с тем, что с честью выполнил свой долг – устранил Антипатра, как это и было приказано «тайных дел мастерами», и от себя лично, сделал Ирода в третий раз сыноубийцей. Такого удара он уже не должен был пережить. Но я готовил ему последнее, загадочное убийство заложников. Все знали, что Ирод пригласил к себе «в гости» представителей самых известных семей в Иудеи, и встречающий его на пристани народ отлично слышал приказ, изрубить «гостей» на куски, дабы все плакали, когда царь уйдет к праотцам.

Теперь, на Ирода должно было свалиться народное негодование и неминуемый бунт, который он вряд ли бы пережил. Впрочем, смерть Ирода была уже предопределена, но что более важно, чем даже покончить с убийцей Абаль, которому я поклялся мстить до гробовой плиты и за ней до реки, по которой Харон перевозит души мертвых, было надругаться над его посмертной славой. Ирод нередко говорил, что-де он и есть миссия, которого ждали евреи. Он вернул отторгнутые Птолемеем куски царства, и постоянно увеличивал его территорию, делал все, чтобы память о нем сохранилась в его дворцах и крепостях. После же этого убийства, народ должен был бы запомнить Ирода как чудовище, равного которому не рождалось на этой земле. После бессмысленного убийства невинных его именем должны были бы пугать детей. И Ирод был обречен мной, прочувствовать всю глубину ямы, в которую ему предстояло свалиться, на пороге смерти, когда дни его сочтены, и нет ни малейшей возможности что-либо изменить. Вот такой я видел месть за унижение и смерть несчастной Абаль. «Черной жрицы»!

Но тут удача изменила мне, и царь отошел, через пять дней после казни своего первенца, когда я находился в Гирканионе. Весть о кончине Ирода застигла меня в пути. Люди плакали, разрывая на себе одежды, точно хоронили ближайшего родственника. Так что я наивно заподозрил, что принятый в момент отчаяния приказ царя был все-таки исполнен, любящей его Саломеей. Но куда там. Помимо плача по лучшему из возможных правителей, люди со слезами благодарности вспоминали, как в последний момент жизни тот смилостивился, и отпустил заложников, которые теперь разлетались, словно выпущенные на свободу из золотых клеток птицы.

Закрыв глаза брату, и соврав прислужникам, будто царь, наконец, заснул, и под страхом наказания запретив будить его, Саломея кликнула дежурившего у дверей своего законного мужа Алексу, и вместе они бросились на ипподром, где, предъявив страже печати и фальшивый приказ царя, потребовали немедленно выпустить всех пленников на свободу. Только после того, как последний из заложников благополучно покинул свое узилище, Саломея открыла тюремщикам, что Ирода больше нет, после чего, велела всем отправляться в амфитеатр, сзывая туда народ, дабы огласить там завещание царя. Авторитет сестры Ирода, а может быть магия «Черной жрицы», способной управлять толпами народа, сделали свое дело, и люди безропотно пошли туда, куда вела их эта маленькая, но сильная и властная женщина.