Ай Мин лежала на бетоне у подножия Памятника народным героям и глядела в серое от дыма небо. Несмотря на тропическую жару, кто-то накрыл ее ноги тонким одеялом, а другое накинули ей на плечи. Продолжали прибывать растрепанные, в истерике студенты, выкрикивая, что в Мусиди войска стреляют, что больницы на западе города, от Фусина до Тунжэня, переполнены трупами и что счет раненых идет на тысячи. Улица за улицей, сколько бы пекинцев ни стояло на пути, Народно-освободительная армия пробивалась в центр. Ай Мин притянула Ивэнь поближе к себе.

— Надо уходить, пока еще не поздно. Пожалуйста.

Ивэнь вяло и растерянно погладила ее по волосам.

— Уже поздно, — сказала она. Она больше не плакала — как будто уже ушла. — Уже несколько часов назад… было поздно.

Шли минуты, и продолжали циркулировать слухи. Убитые на Фэнтай, на Мусиди, в квартале Сидань. Громкоговорители вновь ожили, только теперь их контролировало не студенческое вещание, а правительство: «Много дней подряд Национально-освободительная армия вела себя максимально сдержанно, но теперь она твердо намеревается решительно подавить контрреволюционный мятеж…» Ай Мин закрыла глаза. Да как вообще может быть одновременно так жарко и так холодно? На всем, куда падал ее взгляд, был налет чего-то нереального. «Граждане и студенты обязаны немедленно покинуть площадь. Мы не можем гарантировать безопасность нарушителям, которые понесут единоличную ответственность за все последствия…» Бетон вздрогнул, словно от взрыва, прямо под ними.

— Сколько времени? — спросила Ай Мин, не обращаясь ни к кому в отдельности, и горстка голосов ответила: «Три, две минуты четвертого, почти три».

Она не видела, как начался пожар на северо-западном краю площади, но теперь пламя высоко стояло в небе, бросая отсветы на выжидавших солдат. Огонь пожирал растерзанные палатки, самодельные столы и все бумаги независимого профсоюза.

— Надеюсь, списки сожгли, — сказала Ай Мин. — Надеюсь, они не забыли уничтожить все имена.

«Бунтовщики зверски атаковали военнослужащих Народно-освободительной армии. Призываем к сотрудничеству с НОА во имя защиты Конституции и безопасности страны…»

Из палатки выволакивали вопящего юношу с огромной винтовкой. Паренек рыдал: солдаты застрелили его старшего брата в спину.

— Мой брат умер! — кричал он. — Он умер, умер! Я их убью! Дайте я их убью!

Студент-распорядитель молотил винтовкой по бетону, пока та не сломалась пополам.

— Ты что, хочешь, чтобы и нас убили? — сказал он. Другой обнял мальчика за плечи и увел прочь.

Что тут можно было сказать? Пальцы Ивэнь медленно пошевеливались у нее в волосах, словно постепенно спускаясь вниз.

Теперь войска взяли их в окружение. Преподаватель Лу Цзяобо и музыкант Хоу Дэцзянь держали голодовку в поддержку студентов и теперь выбежали из палаток, мечась туда-сюда перед полком солдат в нескольких футах от площади. Они пытались выговорить отступление. Тем временем лидеры вещали о необходимости ненасилия и чистоте самопожертвования.

— Я не боюсь, — все шептала Ивэнь, дрожа всем телом.

Разразившись воплями, вышли прятавшиеся в Национальном музее солдаты — тысячи, со вскинутыми сверкающим строем примкнутыми штыками. По всему периметру площади, видела Ай Мин, стояли танки. Она испытала почти благодарность, когда фонари на площади один за другим погасли, громкоговорители отключились и эта вновь обретенная тишина окружила их, как тоннель. Слишком поздно было уходить, слишком поздно повернуть назад.

Студенты, сбившиеся в кучу на первом уровне Памятника, пришли в полный хаос, крича в мегафоны и пытаясь организовать в темноте голосование.

— Кто намерен остаться, а кто хочет уйти?

Хоу Дэцзянь завладел мегафоном.

— Студенты, мирная эвакуация еще возможна.

Он сказал, что войска согласились открыть коридор и выпустить их через юго-восточный угол площади. Никто не причинит им вреда.

— Позор! Позор, трусы!

Из-за шипения кругом Ай Мин почти его не слышала.

Несколько голосов выкрикнули, что армия повстанцев под командованием Чжао Цзыяна уже идет к ним на помощь.

Студент рядом с Ай Мин встал.

— Надо продержаться до шести утра. Американские войска вмешаются.

— Хоу Дэцзянь, позор тебе! Позор!

— Мы должны остаться. Из нашей жертвы родится новый Китай!

По северному периметру площади солдаты начали стрелять в воздух. От залпов сотен винтовок казалось, будто сам воздух взрывается. Попали в фонарь над ними. Юноша рядом с Ай Мин упал в обморок от ужаса. Его грубо привели в чувство.

Началось голосование. Каждый по очереди выкрикивал свое решение. Сама Ай Мин прокричала: «Уйти!» — а Ивэнь рядом с ней возразила: «Остаться!»

Голоса затихли. До Ай Мин доносились жужжание ламп в фонарях, уже погасших, но еще остывавших, и усталый, почти неслышный голос Ивэнь.

— Стоять твердо, стоять твердо. Как можно допустить, чтобы все это так закончилось?

Солдаты не мешкали. Ай Мин увидела, как строй с шелестом продвигается к ним.

— Мы уходим! — закричала стоявшая впереди девушка. — Проголосовали уходить.

Ее слова встретили с яростью.

— Это неправда!

— Мы хотим остаться!

— Большинство проголосовало остаться!

Ивэнь с трудом поднялась на ноги.

— Люди за нас умерли! — выкрикнула она. — И мы будем после этого сотрудничать с их убийцами? У нас что, совсем стыда нет?

Остальные кричали примерно то же самое, но выкрики перешли в усталый плач. Они сидели на площади уже больше пяти часов, и Ай Мин сломалась только сейчас — она вспомнила об обещании, которое дала отцу, и не понимала, как Ивэнь может быть готова пожертвовать своей жизнью и жизнями других. И за что? Чтобы удержать площадь Тяньаньмэнь, которая никогда им и не принадлежала.

— Строимся, строимся в шеренги по десять…

— Батальоны, стройся! На плечо!

Ай Мин взялась за руки с Ивэнь и со стоявшей рядом крошечной девушкой. На площади еще оставались тысячи, быть может, десятки тысяч студентов. Неуклюже поднялись знамена университетов, дрожа, точно уже падали. Ивэнь и Ай Мин попали не в свою колонну и в итоге шли под флагом Бэйда. Вот первый и последний раз, подумала Ай Мин, как я в рядах Пекинского университета. Все достижения, которых она когда-то жаждала, сейчас казались бесконечно далекими — то были устремления совершенно другого человека.

На площадь въезжали танки, земля гремела и тряслась. Вокруг раздались отчаянные крики, Ай Мин обернулась — и увидела место, где раньше стояла Богиня демократии. Статуя была легкая, почти воздушная. Солдатам, тупо подумала Ай Мин, чтобы ее опрокинуть, и танков не надо было. Они бы это и голыми руками смогли. От танков и вертолетов по-прежнему все сотрясалось, словно сам бетон рвали на части. Они что, парад теперь устроят? — подумала она. Между тем солдаты напирали с обеих сторон, сгоняя студентов в узкий живой коридор. Ай Мин увидела, как солдат бьет молодого человека перед ней дубинкой. Шедшая за ним девушка развернулась и плюнула солдату в лицо. Но все же шествие неумолимо двигалось вперед. Люди вокруг нее рыдали. Впереди колонны предводители студентов затянули «Интернационал»[18]: