Вместе с Мартой я навестил фрау Дехорн. Она еще не забыла потери своего мужа и продолжала ходить в трауре. Зато наши визиты к супруге полковника Беккера, жене Ноака и посещение семьи Генриха были приятным делом. Мы поиграли с румяной дочуркой Генриха – ей было всего лишь два годика, – а фрау Аппельбаум смеялась до слез, когда я рассказал, как Генрих жарил конину на касторовом масле.

Я испытал истинное наслаждение от вечеров, проведенных в Дуйсбургском оперном театре, когда Марта пела партии Мими, Баттерфляй и Памины. Ее звонкий, чистый голос уносил меня в иной, прекрасный мир.

А потом в переполненном доме моего старшего брата, пастора в Крефельде, мы отпраздновали нашу помолвку. Директор Дуйсбургской оперы предоставил Марте внеочередной десятидневный отпуск, и уже на следующий день мы сели в поезд и отправились в ее родной город Вену.

Дни пролетали как во сне. Мы побывали в Гринцинге, живописном районе на северо-западе Вены, со средневековыми улочками, по которым ступала нога Бетховена и Шуберта, прогулялись по парку развлечений Пратер, порадовались приметам близкой весны в Венском лесу. В последний вечер нашего пребывания в Вене мы слушали в Государственной опере «Гибель богов» Рихарда Вагнера и ужинали в ресторане на верхнем этаже высотного здания. Пианист исполнял простые, незамысловатые мелодии, а у нас в ушах продолжала звучать судьбоносная музыка «Гибели богов».

Во время ужина Марта вдруг пристально посмотрела на меня своими темными глазами и спросила:

– Скажи правду, Хайнц, мы действительно победим в этой войне?

– Надеюсь, но не знаю, Марта. Коммунисты втайне от всего мира очень сильно вооружились. Это очень трудная задача!

Она положила свою руку поверх моей, и мы молча устремили свои взоры на раскинувшийся под нами древний город. На фоне ночного неба отчетливо выделялся силуэт собора Святого Стефана. Пианист продолжал играть чудесные венские мелодии, музыка чарующе обволакивала нас, и Марта начала тихонько напевать. Считаные мгновения спустя у нашего столика оказался метрдотель. Он учтиво поклонился и сказал:

– Не будете ли вы, милостивая фрейлейн, так любезны и не доставите ли вы всем нам радость, спев со сцены у рояля? Может быть, несколько венских песенок?

– Да, сегодня вечером я с удовольствием спою! – ответила Марта и встала. Но прежде чем выйти на сцену, она шепнула мне на ухо: – Ты должен знать, что я пою не для всех! Я пою эти песни только для тебя!

Последний день отпуска мы провели в Бонне, где я учился в университете. Взявшись за руки, мы отправились к Старой таможне на набережной Рейна. Под нами величественно нес свои воды батюшка Рейн, а мы смотрели на погруженный в синеватую дымку, овеянный легендами горный массив Семигорье,[105] который медленно исчезал в вечерних сумерках.

– Хайнц, почему ты должен опять возвращаться на фронт? Разве ты недостаточно повоевал?

– Мой отпуск подошел к концу, любимая! И уже ничего нельзя изменить!

– Но ведь в Германии полно молодых врачей, которые еще не нюхали пороху! – продолжала настаивать Марта. – Ты ведь жаловался на боли в сердце, тебе нужен покой! Ты можешь сказаться больным, и тебя больше не пошлют на передовую!

Я обнял Марту за плечи.

– А что же будет с моими товарищами на линии Кёнигсберг под Ржевом? Здесь речь идет не о Гитлере, а о свободе нашего отечества! Что будет с Германией и Европой, если русские прорвутся через все преграды? На фронте на счету каждый человек. Я думаю, там нужен даже я!

Марта надолго замолчала. Потом она встала и сказала:

– Тогда мне остается только молиться, чтобы ты однажды вернулся живым и здоровым!

* * *

Кёльн, главный железнодорожный вокзал. Из громкоговорителей разносится сильный голос диктора:

«Скорый поезд с отпускниками, следующий через Ганновер и Берлин, с прицепными вагонами до Варшавы, Брест-Литовска и Смоленска прибывает к платформе номер три!»

Прощание солдат со своими родными и близкими происходило в спокойной, строгой обстановке. В основном все были немногословны и желали отъезжающим всего хорошего. Женщины украдкой вытирали глаза, и все старались не показывать, как тяжело им прощаться.

Марта обняла и поцеловала меня. Прозвучал сигнал к отправлению, и поезд медленно тронулся с места. Я еще долго всматривался в темные глаза Марты, в которых читалась вера в то, что мы еще встретимся. И я чувствовал, что счастлив.

Поезд с отпускниками вошел в поворот, и белый носовой платочек, которым махала Марта, окончательно исчез из вида. Мое разгоряченное лицо обдувал теплый весенний ветерок. Передо мной протянулись почти две тысячи километров сверкающего рельсового пути до самого Ржева.

Такой была наша первая зима в России.

В мае весна пришла наконец в Малахово и Ржев. Снег исчез, а вместо него появилась грязь, километр за километром тянулась глубокая, липкая трясина. Последнюю часть пути от Ржева до Малахово мне пришлось преодолеть на санях, хотя снега уже не было, так как колесные транспортные средства безнадежно застревали в этом болоте. Ноака перевели в 1-й батальон, а выздоровевший после болезни папа Нойхофф снова возглавил остатки своего 3-го батальона. Мы весело отпраздновали нашу встречу.

Летнее солнце постепенно высушило проселочные дороги и поля, и окружающая местность приобрела более привлекательный вид. С наступлением теплой погоды сыпной тиф бесследно исчез, и у Нины, которая окончательно поправилась после своей болезни, было совсем мало работы. В середине июля нас сменила саксонская дивизия, прибывшая из Дрездена. В Ржеве нас загрузили в воинские эшелоны и перебросили в Сычевку для перегруппировки.

Однако 30 июля наша дивизия была поднята по тревоге.[106] Крупномасштабное наступление русских… Малахово пало… Крупные вражеские соединения готовятся к триумфальному входу в Ржев…

Нашу 6-ю дивизию снова поспешно загрузили в эшелоны, и уже через несколько часов, имея на руках только легкое вооружение, мы были брошены в бой. Уже на железнодорожном вокзале в Сычевке поступил приказ о моем переводе в 58-й пехотный полк 6-й пехотной дивизии в качестве полкового врача. С собой я взял Генриха и нашего русского помощника Ганса.

Казалось, что Ржев уже обречен. Малахово, Гридино, Крупцово, Клипуново – все эти населенные пункты уже находились в руках врага. Русские стояли всего лишь в пяти километрах от Ржева. Улицы предместий города, расположенных севернее Волги, совсем опустели. Опоры моста через Волгу были заминированы. Еще ночью 58-й пехотный полк занял деревню Полунино, расположенную к северу от Ржева, а справа от нас занял позиции 18-й пехотный полк под командованием полковника Беккера с моими старыми боевыми товарищами из 3-го батальона.