Сантэн попятилась от отпечатков копыт, словно от обвиняющего пальца.

— Люди, цивилизованные люди, — снова прошептала она, и в ее сознании сразу возник образ Майкла. Желание одолело стыд. Она снова прошла вперед и наклонилась к следу, жадно глядя на него, но не способная коснуться из опасения, что он окажется галлюцинацией.

След свежий, совсем свежий. Прямо у нее на глазах край одного отпечатка обрушился в потоке песка.

— Час назад, Шаса, они прошли здесь час назад, не больше. Всадники пустили лошадей шагом, они делали не больше пяти миль в час. Сейчас, в эту самую минуту цивилизованные люди в пяти милях от нас, Шаса!

Она вскочила, побежала вдоль следа, пробежала пятьдесят шагов и снова опустилась на колени. Раньше, без уроков О’ва, она бы не заметила этого, была бы слепа, но теперь сразу увидела чуждую структуру металла, хотя предмет был не больше ногтя и лежал в густой траве.

Сантэн подобрала его и положила на ладонь. Тусклая латунная пуговица военного образца с чеканным гербом. Оторванная нитка до сих пор торчала из ушка.

Сантэн смотрела на нее, словно на бесценное сокровище.

На рисунке были изображены единорог и антилопа, они охраняли щит, а под щитом был девиз.

— «Ex unitate vires», — прочла она вслух. Такие пуговицы она видела на мундире генерала Кортни, только те были ярко начищены. «Сила в единстве». Герб Южно-Африканского Союза. — Это солдат, Шаса! Один из людей генерала Кортни!

В этот миг вдалеке послышался свист: ее звала Х’ани. Сантэн вскочила и застыла в нерешительности. Все ее инстинкты требовали, чтобы она бросилась вслед за всадниками и попросила взять ее с собой, вернуть к цивилизации… но тут Х’ани снова свистнула, и Сантэн повернула в ее сторону.

Она знала, как бушмены боятся чужаков: старики рассказывали ей о жестоких преследованиях. Х’ани не надо видеть эти следы. Заслонив глаза, Сантэн с тоской посмотрела в ту сторону, куда уходили следы, но среди деревьев мопани ничто не двигалось.

— Она постарается помешать нам, Шаса, они с О’ва сделают все, чтобы остановить нас. Как можно бросить стариков? Но им нельзя идти с нами. Ведь им будет грозить большая опасность… — Сантэн терзалась нерешительностью. — Но и мы не можем упустить этот шанс. Возможно, единственный…

Х’ани снова свистнула, на этот раз гораздо ближе, и Сантэн увидела среди деревьев приближавшуюся маленькую фигуру. Она виновато сжала пуговицу в руке и положила на дно сумки.

— Х’ани не должна увидеть следы, — повторила она и быстро посмотрела на гору, запоминая — так, чтобы вернуться и найти это место. Потом повернулась, побежала навстречу старухе и повела ее к скрытой долине.

Вечером, занимаясь обычными хозяйственными делами, Сантэн с трудом скрывала нервное возбуждение и отвечала на вопросы Х’ани невпопад. Как только они поели и короткие африканские сумерки закончились, она ушла в свой шалаш и притворилась, что ложится спать, укрыв себя и ребенка шкурой сернобыка. Но хотя лежала неподвижно и старалась дышать ровно, нервничала и тревожилась, пытаясь принять решение.

Не было никакой возможности узнать, кто эти всадники, и Сантэн твердо решила не подвергать бушменов смертельной опасности, однако не менее твердо решила не упускать случай и пройти по этим следам, потому что они обещали спасение и возврат в ее родной мир, уход от трудной жизни, которая сделает ее и ее ребенка дикарями.

— Нам нужен запас времени, чтобы догнать всадников раньше, чем О’ва и Х’ани поймут, что мы ушли. Тогда они не смогут пойти за нами и не будут подвергаться опасности. Пойдем, как только взойдет луна, мой малыш.

Она лежала, напряженная и неподвижная, притворяясь, что спит, и вот над краем долины поднялась ущербная луна. Тогда Сантэн неслышно встала. Шаса сонно лепетал что-то, когда она взяла сумку и палку и выбралась на тропу.

Прежде чем свернуть за холм, она остановилась и оглянулась.

Костер погас, остались одни угли, но луна осветила шалаш стариков. О’ва лежал в тени и казался неопределенным темным силуэтом, зато Х’ани была на свету. Ее янтарная кожа словно светилась, а лежащая на плече голова была повернута к Сантэн. На лице было выражение печали и безнадежности — предвестник печали и чувства утраты, которые придут, когда она проснется. Ожерелье из камней тускло блестело на старой костлявой груди.

— Прощай, старая бабушка, — прошептала Сантэн. — Спасибо за человечность и доброту. Я всегда буду любить тебя. Прости меня, маленькая Х’ани, но мы должны идти.

Сантэн пришлось взять себя в руки, чтобы обогнуть поворот, который отрезал ее от лагеря. Она торопливо пошла по каменистой тропе к пчелиному туннелю; на ее лице в лунном свете блестели слезы, соленые, как морская вода, когда затекали в рот.

Она ощупью прошла в полной темноте сквозь теплый, пахнущий медом туннель и вышла в освещенную луной долину. Остановилась: не звучат ли за ней шаги босых ног? — но услышала только вой шакалов на равнине внизу. Сантэн пошла вперед.

Когда она спустилась на равнину, Шаса захныкал и заерзал у нее на бедре, и она, не останавливаясь, приспособила перевязь так, чтобы он доставал до груди. Он жадно присосался, а она, пробираясь по лесу, шептала:

— Не бойся, малыш, хотя мы впервые одни в лесу ночью. Всадники встали лагерем где-то поблизости. Мы догоним их еще до восхода, даже до того, как проснутся О’ва и Х’ани. Не смотри в тени, не воображай там себе ничего, Шаса…

Она продолжала негромко говорить, стараясь подбодрить себя, потому что ночь была полна тайн и угроз, а Сантэн до сих пор не сознавала, насколько привыкла полагаться на стариков.

— Сейчас мы уже должны найти след, Шаса.

Сантэн неуверенно остановилась и осмотрелась. В лунном свете все выглядело иначе.

— Должно быть, мы его просмотрели.

Она повернула назад и перешла на тревожный быстрый шаг.

— Я уверена, он в начале этой поляны. — И сразу с облегчением: — Вот он, просто до сих пор луна светила нам в глаза.

Теперь тень четко очерчивала отпечатки копыт: сталь глубоко впивалась в мягкую землю.

— Сколькому научил нас О’ва!

Теперь она видела отпечатки так ясно, что могла перейти на бег.

Всадники не пытались скрыть след, а ветра, который мог бы его замести, не было. Ехали они в ряд, держась открытых мест, следуя по звериным тропам, лошадей не гнали, те шли неторопливым шагом, а в одном месте Сантэн увидела, что один из всадников спешился и какое-то время шел рядом с лошадью.

Она обрадовалась, увидев, что этот человек был в сапогах.

Сапоги для верховой езды, с каблуками средней высоты, изрядно поношенные. Даже в обманчивом лунном свете Сантэн по длине шага и чуть вывернутым наружу носкам могла сказать, что это высокий мужчина с длинными узкими ступнями и легкой, но уверенной походкой. Это как будто бы подкрепило ее надежды.