Он пытается натянуть обратно одеяло, но я резко откидываю его, и оно падает на пол. У него лицо дегенерата – гладкое, чистое, безмятежное. Абсолютная копия моего лица в юные годы – распутника и сластолюбца.

– Какая муха укусила тебя, папа? Ты что, тоже сошел с ума? Который сейчас час?

– Хватит придуриваться, ты что, не понимаешь? Все уже давным-давно на ногах. А ты!..Довольно!..

Он сидит на корточках среди скомканных простыней и исподлобья смотрит на меня встревоженным взглядом.

– Я заснул снова… но во сне я видел тебя.

– Ты увидел меня во сне? – У меня невольно вырвался истерический смех. – Боже, помоги всем нам! А теперь – вставай!

– Ты не хочешь услышать об этом?

– Потом. А сначала – вставай.

Я включил радио на полную мощность. Звуки хора сотрясли весь дом, а я поспешил к Яэли, которая готовилась выкупать малышку и возилась в ванной комнате, устанавливая ванночку.

– Ну, вот он, я, – решительно заявил я и предложил свою помощь. – Давай я тебе помогу. У меня же есть опыт.

– Да что ты волнуешься, папа? Иди и приляг. Ты на ногах с самого утра, а впереди у тебя еще долгий-долгий день.

– Не хочу я ложиться. Хочу быть с вами, покуда я здесь. Хочу еще раз подержать малышку. Давай передай ее мне. Я ее подержу… Не бойся.

И я аккуратно стал раздевать девчушку, уложив ее на свежую пеленку, в то время как Яэль наполняла ванночку водой. От нее шел пар, затуманивая зеркала. Я аккуратно снял с нее крохотную рубашечку и развернул пеленку, обоняя неповторимый и давно забытый мною запах детского желудка. Приготовив мыло и тальк для присыпки, я локтем определил температуру воды. Из-за дверей до нас доносился голос Гадди, к которому чуть позже присоединился баритон Кедми, закончившего дела внизу и поднявшегося в квартиру. Хор кибуцников по радио становился все более громким: страна приветствовала подобным образом – музыкальным фестивалем – приближающийся День весны. В перерыве диктор декламировал стихи из Библии. Кто мог бы представить себе, что эти старинные ритуалы найдут свое место в реалиях сегодняшнего дня? Невероятно. Стало еще больше возбужденных соседских голосов, кое-кто заглядывал, чтобы одолжить чашку молока. Израильское утро. Я снял рубашку, чтобы не замочить ее, и, держа на весу маленькое розовое детское тельце, стал медленно опускать его в воду, пытаясь в то же время каким-то образом развеселить ее. Яэль стояла рядом, готовая в любую секунду прийти мне на помощь, но я жестом отослал ее прочь. Я видел, что она поражена моими ловкими и точными движениями, и изумление ее было неподдельным.

– Мы будем скучать без тебя.

– Будете – что?

– Будем скучать без тебя, папа. Вот что я имела в виду. Я никогда не могла представить…

– Не говори глупостей. Вы наконец хоть на короткое время обретете мир и покой, выпроводив меня.

– Ты не прав. От одной мысли об этом становится грустно…

– Только не для Кедми.

– И для Кедми тоже. За эти несколько дней… Я же вижу, вы оба привыкли друг к другу. Я это просто чувствую. Не в его правилах обнаруживать такое, однако…

– Ну уж если на то… Я это знаю. Он ведь и на самом деле парень неплохой. Я и сам привык к нему.

– Он просто хороший. Но ухитряется наживать себе врагов из-за того, что не всегда умеет держать язык за зубами… А потому…

Она вдруг осеклась и замолчала, словно поняв, что говорит что-то не то. Щеки ее горели. Я улыбнулся ей, но не сказал ничего. Ракефет весело хлопала ладошками по воде, разбрызгивая ее во все стороны. Ее чистенький лакомый лобок. В эту минуту я вспомнил слова Гадди, который сказал, что она, Ракефет, похожа на Наоми. Я начал потихоньку вынимать ее из ванночки, держа со всей осторожностью и вниманием, но довольно крепко, чтобы она случайно не выскользнула. Зашел Цви и стал мыть руки, а потом начал бриться, непрерывно перемещаясь между нами и раковиной, откуда он с изумлением и таращился на меня. Когда я снова опустил девочку в воду, чтобы она немного поплавала, она закрыла глаза. Все при деле. Минутная пауза. Что со мной происходит? Я ощущаю какой-то невероятный подъем. И тут же сумасшедшая мысль о смерти. Темнота прошедшей жизни за спиной, непроницаемый мрак впереди. Что ждет всех – меня, ее. Отважная вдова превращается в подобие трупа, лежащего в просторной кровати. Безграничность желания. Что еще? Осталось лишь несколько часов, которые мне надо провести с ними. Неужели им и в самом деле будет чего-то жаль? И они о чем-то пожалеют. Чего им будет жаль, чего не хватать? Неужели тебя? А вдруг…

– Папа, хватит.

– Еще чуть-чуть. Разве ты не видишь, как все это нравится ей?

Хор кибуцников поет еще громче, женские голоса вздымаются, исполняя израильскую ораторию. Кедми тоже входит теперь в ванную и с нескрываемым изумлением наблюдает за тем, как я купаю ребенка. Мне кажется даже, что он потрясен.

– Мы будем скучать по тебе, папа. Как же мы обойдемся завтра без тебя?

– Минуту назад я сказала ему то же самое.

Он снова выходит, гасит повсюду свет, оставляя нас во влажной, насыщенной паром темноте. Яэль расстилает огромное красное полотенце.

– Теперь достаточно, папа.

Я вылавливаю малышку из воды и передаю в руки Яэли, которая ловко заворачивает ее в полотенце. Звенит входной звонок. Кто-то входит в квартиру. Гадди стучит в дверь ванной:

– Они приехали из Иерусалима!

Внезапно меня охватывает сильнейшее желание как можно скорее увидеть их обоих, и я, полуодетый, выскакиваю им навстречу в коридор, роняя капли воды, стекающей с рук. Робко, словно незнакомцы, они стоят возле открытой настежь входной двери в треугольнике света. Она коротко, по-мальчишески острижена, одета старомодно, есть в ней что-то пуританское теперь. Может, это впечатление возникает от ее строгого и длинного платья, черного платья со строгим белым воротничком, мне она кажется еще более высокой, чем обычно (но в этом виноваты, скорее всего, ее черные туфли на высоких каблуках). В одной руке у нее изящная маленькая и тоже черная кожаная сумочка, в другой она держит букетик цветов, и – боже! – как она хороша! Она напоминает мне высокую черную свечу. Выглядит она несколько старше с момента нашей последней встречи. Лицо ее кажется слишком бледным. Болтая о чем-то с Кедми, она время от времени бросает странный взгляд в мою сторону. С ней явно что-то произошло, думаю я, не в силах налюбоваться ее фантастической, яркой и какой-то тревожащей красотой, особенно ее удлиненным лицом с огромными сверкающими глазами, которые кажутся еще более глубокими из-за высоко посаженных скул. То и дело она опускает густые ресницы и смотрит в пол. Мне показалось, что Кедми нервничает, перехватывая ее адресованные мне взгляды. О чем они говорят? И куда подевался Аси? Едва удостоив меня взглядом, он, не останавливаясь, скрылся в гостиной, где он мог налюбоваться вдоволь неубранной постелью Цви, но я не сомневался, что найду его возле книжных полок. Нет. Сердце в таких случаях никогда не обманывало меня – что-то стряслось, что-то здесь было неладно. Но сердце, восхищенное ее красотой, все же билось у меня в груди так же сильно, как и тогда, в Иерусалиме, когда я увидел ее в первый раз возле такси.