– Как я рад видеть вас, ребята. Мы скоро закончим купать Ракефет. Я совершенно мокрый.

Кедми, неуклюже стоявший посреди комнаты, прищурившись, смотрел на них.

– Он сейчас зарабатывает у нас профессиональный стаж няньки.

Они принужденно улыбнулись.

– Давайте садитесь. Где попало. Кавардак, который вы видите, – это фирменный знак семьи Каминка. – И, подавая пример, Кедми первым опустился в просторное кресло.

И Дина, и Аси вопросительно посмотрели на меня, не произнося ни слова и не глядя друг на друга, словно между ними пролегла пропасть. Мне следовало отправиться в мою комнату для дальнейших сборов, но я вместо того шагнул к ним – так и не одевшись, а затем обнял и поцеловал Аси, который тут же отстранился от меня.

– Да не бойся ты… Это всего лишь вода. А вообще – спасибо, что заехали, – пробормотал я с чувством.

Он не ответил. Я повернулся к ней, собираясь обнять ее тоже, но она уклонилась, очевидно смущенная моей наготой. Улыбнувшись, я наклонился, чтобы понюхать букетик, который она держала, но она только крепче сжала его в кулаке, протянув мне свою прохладную руку.

– Как поживаете? – спросила она.

– Как видите… Я здесь последний день… А как прошел ваш седер?

– Как и положено, – встрял Аси, бросив на нас пронзительный взгляд.

Она даже глазом не моргнула.

– А как поживают твои симпатичнейшие родители?

– Хорошо, спасибо.

– Не хотел бы уехать, не попрощавшись с ними. Наверное, удобнее всего позвонить им прямо сейчас.

– Они будут очень рады. Но не сейчас… Лучше позже вечером. Они не отвечают на звонки во время религиозных праздников.

– Да, да. Конечно. Вечером, значит. Я должен был об этом помнить.

И тут я положил свою руку на ее хрупкое плечо.

Яэль появилась из ванной с малышкой, вымытой и причесанной, и буквально упакованной в белоснежный подгузник. Коротко вскрикнув от восторга, Дина всунула в руки Яэли цветы, взамен получив Ракефет, и прижала к себе сверток грациозным движением. В эту минуту в комнату вступил Цви, был он свежевыбрит и одет как франт. Оглядевшись, он кивнул Дине.

– Было еще темно, когда вы уезжали из Иерусалима? – спросил он, после чего подошел к своему знаменитому уже младшему брату и тепло его обнял; Аси, сделав неловкую попытку освободиться от объятия, вопросительно посмотрел на Яэль. Затем, подойдя к Яэли, Цви с неожиданной застенчивостью прижался к ней как-то по-сыновьи и нежно ее поцеловал. Я испытал острый укол зависти. На какое-то время мы все словно потеряли дар речи. Кедми, развалясь в кресле, насмешливо поглядывал на нас. А затем пробурчал так, что каждому было слышно:

– Ну, давайте, давайте… Не стесняйтесь. Целуйте друг друга, проклятые русские большевики… А нацеловавшись, доставайте свои ножи и режьте друг друга на кусочки. И отправляйтесь к самовару пить чай…

Я был так ошеломлен, что буквально застыл на месте. Что за гнусный характер! Как у него только язык повернулся сказать такое. Но похоже, что остальные просто его не расслышали. А у меня все поплыло перед глазами. Холодный ветер, ворвавшись через окно, заставил меня задрожать. Я поспешил к себе в комнату и вытащил сложенный белый свитер из саквояжа. Пальцы мои нащупали часы. Они все еще показывали восемь, похоже, они остановились. В раздумье я подержал их некоторое время, а затем положил обратно. Снова просмотрел свой паспорт и билет и нашел доверенность для Аси, которую сложил и сунул в карман брюк. Внезапно у меня закружилась голова. Как пережить все это?

Пропасть между ними оставалась все той же, в глазах моих стояли слезы, тень моя куда-то сместилась, вытащенный было из-под кровати саквояж я затолкал обратно и из последних сил убрал беспорядок вокруг меня. Еще несколько часов, еще чуть-чуть. Держись. Улыбайся. Они собрались специально, чтобы порадовать тебя. По-прежнему ты в их глазах – глава семьи. Несмотря ни на что. А ты боялся позора. Ты видишь – твое исчезновение из их жизни – это не эпизод. Это событие. Может быть, даже катастрофа. Ожидали ли они такого поворота? Похоже, что нет. Похоже, что в их жизни разрыв ваших отношений разбивает им сердца. А ты видишь нагую еврейскую вдову с гладкой, без единой волосинки, кожей, простершуюся на постели. Образец фригидности. И себя ты видишь – потеряв голову от страсти, ты целуешь каждую клеточку ее тела, испытывая одновременно невообразимую нежность и неутолимую похоть. Но кто мог бы предположить, что в результате всего этого появится ребенок?

Гадди входит в комнату:

– Мама спрашивает, не хочешь ли ты чаю?

– Конечно, я выпью, старина. Пойдем вместе. – И я прижимаю его к себе, большого, неуклюжего. – Иди к Аси и покажи ему своих шелковичных червей и коконы. Когда он был в твоем возрасте, он тоже очень любил ставить опыты.

Я вытер свои слезы, надел рубашку и галстук, причесался и вышел к остальным. Яэль и Дина были в детской комнате с малышкой. Цви убирал постель под наблюдением Кедми. Аси стоял в стороне на балконе, стоял, курил и любовался открывающимся видом, весь погруженный в мрачные свои раздумья. Может быть, он вспоминал, как сам себе нанес удар там, в маленькой библиотеке? Или о том, как бросил в воздух соглашение о разводе? Что с ним происходит? Что с ним не так? Сломленный, опустошенный, не выдержавший испытания ее красотой. Гадди пытается привлечь его внимание своей коробкой с червями и коконами. Аси машинально кивает и глядит на меня. Я подхожу к нему.

– Жаль, что мы так и не сумели организовать наше время, чтобы побыть вдвоем, правда? Этот чертов такой короткий визит… Это он во всем виноват…

– Ну так как все там было?

– Где?

– Там, где вы были.

– Лучше, чем можно было ожидать. Но я ведь уже все рассказал тебе по телефону. Сама церемония оказалась предельно короткой.

– Так или иначе, все закончилось.

– Да.

– А мама?

– Что ты имеешь в виду?

– С ней тоже все было в порядке?

– В каком смысле? Да…

– Она вела себя тихо?

– Вполне. Почему бы ей вести себя иначе?

– Яэль сказала мне, что один из рабби доставил всем неприятности.

– Да… Но он не слишком в этом преуспел. Молодой фанатик… К счастью, рабби Машаш призвал его к порядку.

– А она… Что, она и на самом деле хотела, чтобы ее выписали? Врачи на это готовы пойти?

В его голосе явно прозвучала тревога.

– Я не знаю. Возможно. Во всяком случае, ее лечащий врач сказал, что не видит никаких противопоказаний.

– Но если так… Куда же она пойдет? – Он не дает мне договорить, и я слышу его частое дыхание, словно у него одышка.

– Я на самом деле не знаю, Аси. Она может идти куда захочет. Теперь она ваша. Целиком. Ваша, а не моя.