Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Аси, – спрашиваю я, вспомнив о другом псе, – а что Рацио… Он-таки вернулся?
Поскольку Аси никак не реагирует на мой вопрос, я задаю его Цви.
– Почему ты настаиваешь на том, что его зовут Рацио? А, папа? Его зовут Горацио. Нет. Я был там вчера. Его не было уже четыре дня. Но в конце концов он вернется. Как обычно, он всегда возвращался…
– А ты… ты полный ублюдок, – бросает Аси прямо в лицо Кедми. – Почему ты так обошелся с ним? Чего ты хотел этим добиться?
Кедми остолбенел.
– Этот пес… ему самое место в психушке. Самое место. От него запросто можно рехнуться. Похоже, что, кроме заботы о нем, других проблем у вас больше нет?
– Но что ты против него имеешь?
– Я? Имею? – лицемерно удивляется Кедми – А что, собственно, я сделал? Я, что ли, виноват, что он пустился бежать у меня под колесами? Как будто там не было других машин, под чьи колеса он мог попасть.
– А ведь и на самом деле неплохо здесь, – торопливо переводит разговор обеспокоенный Кальдерон. – Признайтесь, господин Кедми, что здесь совсем неплохо.
– Да уж… – с горькой улыбкой соглашается Кедми. – Здесь замечательно…
– Приятно видеть всю семью во главе с отцом, – продолжает Кальдерон, подвигая мне стул. – Садитесь, профессор Каминка. Отец семейства должен сидеть во главе стола. И решать, где и в каком порядке сидеть остальным.
– Девочки, – говорю я, обращаясь к Дине и Яэли. – Садитесь рядом со мной. И ты, Гадди, тоже придвинься ко мне поближе.
Цви слоняется по саду, то исчезая, то появляясь в тени деревьев, при этом он дружелюбно раскланивается со стариками, с большим интересом разглядывающими нас. Кальдерон устремляется к нему, словно желая что-то сообщить; на самом деле, сжигаемый своей любовью, он просто хочет прикоснуться к Цви и пытается взять его за рукав, но Цви стряхивает ищущую руку, даже не удостоив Кальдерона взглядом.
Два официанта накрывают на стол: серебристые обеденные приборы, тарелки, бокалы. Работая, они улыбаются, глядя на малышку, которую устроили за соседним столом, посадив в огромную плетеную корзину из-под мацы; в то же время они краем глаза то и дело поглядывают на Дину, ошеломленные ее красотой, и с утроенным усердием стараются обслужить ее. Аси поднимается и уходит в глубь сада, словно ему нужно на что-то посмотреть. Вернувшись, он садится за дальний край стола. Кедми тоже начинает устраиваться поудобнее. Последним к нам присоединяется Цви. Он поднимает свой нож и осторожно пробует его лезвие кончиками пальцев, потом испытующе смотрит на меня, прежде чем опуститься на стул.
– Когда я думаю, папа, – раздельно произносит он, – когда я думаю о том, что уже через несколько часов тебя с нами не будет… да, все оставшееся время мы будем по тебе скучать…
Внезапно я чувствую, что меня мутит, но я улыбаюсь ему, а потом поворачиваюсь к Дине, которая – тонкая и непорочная – сидит рядом со мной, распространяя терпкий аромат, исходящий от ее строгого черного платья. Она занята малышкой, сидящей чуть поодаль в своей корзине.
– Что-то не так? – спрашиваю я ее негромко, бросая взгляд на Аси, одиноко сидящего за дальним концом стола. Меня внезапно пронзает мысль, что они перестали разговаривать друг с другом.
– Может, ты скажешь мне, в чем дело? – спрашиваю я опять.
Ее улыбка ослепительна.
– Нет, – говорит она. – Нет. Все хорошо… Кальдерон, здесь по-настоящему прелестно. У вас хороший вкус. Спасибо.
– Я же говорил вам. Правда? Я же говорил. Вы здесь как в центре Европы.
Чуть порозовев и глядя на меня блестящими своими глазами, Дина, понизив голос, говорит, чуть наклонившись ко мне:
– Чуть позже… сможете уделить мне немного времени?
– Что за вопрос! Разумеется. Но… для чего?
– Мне хочется прочитать вам кое-что.
– Прочитать мне?.. Ах да. Что-нибудь свое?
Она кивает.
– Конечно, конечно. Буду очень рад. Где хочешь и когда.
– Но это… может быть долго…
– Забудь об этом. Время найдется. – И я сжимаю ее руку. – Я так рад, что вы сегодня приехали. Весь этот визит превратился для меня в один непрерывный сон. Тот вечер с вами, в Иерусалиме, сейчас кажется мне случившимся сто лет назад… Но скажи… у вас сейчас все в порядке?
– Да, – говорит она, все так же напряженно.
А пока что стол, как по волшебству, заполняется едой – плетеными корзиночками с мацой, бутылками вина, приправами, тарелочками со свежими овощами. Официанты открывают бутылки и бесшумно разносят нам папки с меню.
Кедми мгновенно пробегает их.
– Неплохо, – бормочет он, – совсем неплохо. Цены просто божеские.
– А что я говорил? – ликует Кальдерон.
Появляется старший официант, тяжеловесный и уверенный в себе араб средних лет, и останавливается со мною рядом.
– Добрый день, пожалуйста… Что господа желают заказать? Бьюсь об заклад, здесь отмечается день рождения дедушки…
– Считай, что ты проиграл, – мгновенно реагирует Кедми. – На самом деле семья празднует развод.
Старший официант недоверчиво хмыкает.
– Дедушка отваливает из Израиля. Навсегда. А ты разве этому не рад? Ты должен радоваться – одним евреем меньше.
Бывают люди, которые внезапно, вот так, сходят с ума. С ними никогда нельзя знать, когда случится следующий приступ. Кальдерон ошеломлен и испуган. Яэль берет своего мужа за руку. На этот раз он зашел слишком далеко. Но официанту все еще удается сохранить профессиональное радушие.
– Конечно… Я уверен, что господин пошутил… Зачем покидать Израиль? Что в нем такого плохого?
– Может быть, ничего плохого здесь нет. Для вас, – бросает, не раздумывая, Кедми, не меняясь в лице. – Ведь вы надеетесь рано или поздно захватить в этой стране все…
Старший официант наконец перестает улыбаться.
– Кедми! Заткнись, наконец! – в один голос кричат Аси и Цви. – Этого дурака надо остановить. Ну и тип!
– Ну, раз так… – Кедми, похоже, вспомнил, где они и зачем сюда пришли. Не поднимая глаз на застывшего у стола официанта, он, как ни в чем не бывало, говорит: – Ну, раз так… Может, мы наконец что-нибудь закажем?
Вздох облегчения. Мы начинаем совещаться, что заказать.
– Все, что хотите, – заявляет отошедший от испуга Кальдерон. – Рекомендую начать с закусок. Всем. Даже Гадди. И даже малышке. Прошу вас, не стесняйтесь. Я так рад. – Он просит… в голосе его мольба. Может быть, он чего-то недопонимает? Ведь он платит за все. – Я вас очень прошу…
– Остынь, Рафаэль, – резко бросает Цви.
– Я…
– Я сказал – заткнись!
И Кальдерон затыкается.
А еда-то… еда очень вкусная. На столе – куриные грудки, консоме, паштет из печенки, отварные овощи, огромные белые картофелины в грибном соусе. Аси и Цви на своем конце стола что-то бурно обсуждают, а Кальдерон, сидя почти вплотную к своему кумиру, что-то отвечает Кедми, который, набив рот, успевает тем не менее задавать вопросы, касающиеся работы банков. Вино сухое и терпкое. Свет, то появляясь, то пропадая, ложится полосами на яства и на лица. Ракефет непрерывно вертится, сидя на высоком кресле для малышей, держа кусок мацы в одной руке и засовывая другой такой же кусок в рот; при этом она ухитряется еще что-то напевать. Собаки валяются, растянувшись на гравии дорожки, по которой обитатели пансиона для престарелых медленно прогуливаются вдоль бордюра. У них – заслуженные ими бессрочные каникулы. Двое джентльменов, современников Исхода из Египта, выгуливают маленькую, ярко одетую старушку, ведя с ней возвышенную беседу. Но гуляют не все – большинство пожилых постояльцев оккупировали столики, то и дело подзывая официантов, которые, как загнанные лошади, носятся взад и вперед, виртуозно удерживая на подносах маленькие рюмочки со шнапсом. На бегу они обмениваются краткими репликами по-арабски, не забывая все более и более дружелюбно подбегать и к нам. Спокойно сидевшая рядом со мною Яэль с аппетитом опустошала свою тарелку. Гадди показал, что он уже вполне может позаботиться о себе сам, не слишком заботясь о том, чем именно набит его рот. Дул свежий ветер, раскачивая деревья. Яэль рассказывала Дине о Ракефет. Дину интересовало абсолютно все, а затем, не прерывая разговора, она отработанным движением достала маленький блокнот и, почти не глядя, сделала в нем какую-то запись. Я тронул ее за руку и сказал, подмигнув: