5. Принятие демократами этой странной процедуры, сделавшей Хейса президентом, служит прекрасным доказательством уважения американцев к своему государственному устройству и их любви к порядку. Разумеется, они проявили бы меньше гибкости, не дай Хейс политикам Юга своих гарантий. В обмен на их преданность он обещал, что больше не будет использовать федеральные войска для поддержки саквояжников, а это свидетельствовало о том, что господство белых будет немедленно восстановлено. Гражданская война наконец-то закончилась, и республиканец Хейс сделал для Юга «то, чего не мог сделать ни один президент-демократ». С момента вывода федеральных войск негры на Юге фактически потеряли право голоса. Оба южных штата приняли условия, совместимые с Пятнадцатой поправкой, но лишавшие чернокожих избирательных прав: либо избиратель должен был уметь читать и писать, либо его дед должен был в свое время участвовать в выборах (чего никогда не случалось среди негров), либо им насильно не давали приблизиться к избирательным участкам, а некоторым даже угрожали физически. Многие республиканцы все еще говорили о необходимости соблюдения Конституции, но на Юге сформировался белый демократический блок, обладавший всей полнотой власти. Он назывался Монолитный Юг и состоял из десяти штатов старой Конфедерации. Отныне было бы неприлично и почти немыслимо, чтобы белый человек с Юга не проголосовал за ticket[80] Демократической партии. После Гражданской войны партия была отстранена от президентства; похоже, ее члены должны были отказаться и от своих мест, и от всякого политического влияния в стране. Но табу оставалось незыблемым. Белый с Юга, голосующий за республиканцев, считался предателем.

Ратерфорд Б. Хейс, 19-й президент США. Фото Мэтью Брейди. 1880-е

6. Президенту Хейсу, прекрасному администратору, не отдающему предпочтения ни одной партии, пришлось нелегко. Сами республиканцы не были расположены к президенту, которого они с таким трудом избрали. Они считали его излишне справедливым, излишне умеренным и называли его не иначе как Granny Hayes (Бабушка Хейс). Они упрекали его в том, что он отдал почтовые отделения бывшим конфедератам, — ужасающее преступление.

«Он вообще понятия не имеет о том, что популярно», — говорили среди республиканцев. Тем не менее у президента было очень четкое представление о том, что разумно. Он прекрасно сумел разрешить довольно острые проблемы. Импорт из Китая низкооплачиваемой рабочей силы вызывал недовольство рабочих Калифорнии; Хейс достиг соглашения с китайским правительством об ограничении иммиграции. Страшные забастовки в 1877 году привели к поджогам в Питтсбурге и Чикаго и кровопролитию; президент вызвал полицию из нескольких штатов и восстановил там порядок, но отметил в своем дневнике: «Забастовки были подавлены силой; теперь мы должны найти реальное средство борьбы с ними. Разве мы не можем покончить с этим злом или хотя бы сократить его просвещением забастовщиков, законным контролем над капиталистами, более мудрой общей политикой?» Таковы были проблемы, которые Америке предстояло теперь решить.

7. Хейс также воевал с владельцами серебряных рудников. Были обнаружены огромные залежи серебра, и его добыча увеличилась более чем в два раза. К тому времени все доступное серебро было уже использовано, так что конгресс в 1873 году смог, не вызвав ни у кого недовольства, приостановить чеканку серебряных монет. Когда потребность в огромном количестве вновь добываемого металла упала, сереброносные штаты потребовали права свободной чеканки серебряных монет по старой ставке: шестнадцать к одному. Закон Бленда — Эллисона обязал казначейство ежемесячно покупать серебряных слитков на сумму от двух до четырех миллионов долларов. Но поскольку стоимость серебра по сравнению с золотом упала, стоимость этой серебряной монеты, по сути, теперь равнялась лишь одной пятой от ее номинала. Было абсурдно делать вид, будто навязываешь обществу, а также иностранным державам валюту, в ценность которой не мог поверить ни один здравомыслящий человек. Но абсурд никогда еще не умел ни погасить страсти, ни притупить интересы.

8. Хейс, честный человек и хороший администратор, должен был быть переизбран на второй срок. Честность привела его к конфликту с «Машиной» его партии, мощным объединением больших и малых политиков, которые должны были обеспечить надлежащее голосование. Основными шестеренками этой «Машины» служили местные организации. В каждом городе имелся свой босс, который раздавал должности и привилегии, а потом собирал голоса. В Нью-Йорке местом расположения демократической «Машины» оставался Таммани-холл[81]. В мегаполисе, куда ежегодно стекались тысячи иммигрантов, не знавших ни языка, ни законов страны, это политическое общество могло оказать неоценимые услуги. С первого появления иммигранта «Машина» вела его шаг за шагом, помогая стать натурализованным гражданином, а взамен просила лишь один бюллетень. Система имела свои преимущества, поскольку помощь, оказываемая таким образом этим обездоленным людям, была полезной и реальной. Услуги «Машины» напоминали помощь, которую французский депутат оказывал своим избирателям. Но случались и злоупотребления. В быстро и стабильно растущих городах требовалось создавать систему освещения, транспортные и полицейские службы. Слишком часто это давало возможность друзьям «Машины» нагреть руки. Для многих авантюристов политика стала средством к обогащению. Под маской приверженца одной из двух крупных партий кто-то искал хорошо оплачиваемую работу, кто-то — трамвайную концессию, кто-то еще — заказ на укладку брусчатки или строительство муниципального здания. Слишком часто «Машина» участвовала в продвижении частных интересов.

9. Отсутствие принципов у представителей двух основных партий облегчало подобные манипуляции. Теоретически Республиканская партия выглядела националистической и поддерживающей промышленность, тогда как демократы защищали права штатов и сельского хозяйства. Но Гражданская война нарушила преданность партии. Аграрии на Западе голосовали за республиканцев в память о Линкольне. В своей борьбе против рабства Республиканская партия также сплотила некоторых либеральных интеллектуалов. Она настолько доминировала в большей части страны, что для многих американцев «не быть республиканцем казалось странным, в чем-то даже неполноценным». Демократы получали на выборах почти столько же голосов, сколько их оппоненты, но принадлежность этих голосов лишала их ценности, поскольку их партию составляла лишь группа меньшинств: Юг — из-за воспоминаний о войне; ирландские католики — из оппозиции к протестантскому большинству; немцы — из страха, что пуритане-англосаксы проголосуют за какой-нибудь запрет и лишат их пива. Когда отсутствуют серьезные политические дебаты по принципиальным вопросам, то программы вдохновляются исключительно личными интересами. В штате Нью-Йорк двое сенаторов — великолепный Роскоу Конклинг и циничный Платт, которого называли «И я, Платт, тоже», поскольку он во всем подражал Конклингу, — вели дела с таможенным директором нью-йоркской гавани Честером Артуром. Тот за большие деньги увеличивал число бесполезных должностей, которые раздавались друзьям по партии. Хейс уволил его, чем навлек на себя ненависть «Машины», которая полагала, что помощь в избрании президента дает ей право рассчитывать на его признательность и поддержку.

Таммани-холл (здание Общества Св. Таммани) в Нью-Йорке на 14-й улице. Фото. 1890-е