— Куда ты меня...

В этот момент из дальнего конца коридора раздался новый голос, полный удивления. Петр чувствовал, как учащенно бьется сердце незнакомца. Тот назвал имя — так, будто не верил собственным глазам:

— Монк?

Грей едва не пристрелил его. Выйдя в зал, он увидел двоих, бегущих прямо на него. Один держал выставленное вперед оружие. Если бы второй не был маленьким мальчиком, Грей непременно выстрелил бы, подчиняясь инстинкту.

Вместо этого он в изумлении застыл, сразу же узнав бегущего. А вот друг его не узнал. Его пистолет выстрелил. Пуля ударила Грея в плечо, отбросив его назад. Все тело пронизала боль.

Ковальски поймал Грея, не позволив ему упасть на пол, и рявкнул:

— Монк, придурок! Что ты творишь?

Мальчик дернул Монка за рукав, и тот остановился. Его лицо приняло растерянное выражение.

— Кто... Кто вы такие?

Грей поднялся на ноги. Его плечо горело огнем.

— Монк, ты что, не узнаешь нас?

Монк провел пальцем по красной полоске швов у себя за ухом.

— Честно говоря... нет.

Грей, пошатываясь подошел к нему. В его голове теснились десятки вопросов. Что с его другом — амнезия или они с ним что-то сделали? Каким образом Монк здесь оказался? Впрочем, в данный момент все это не имело значения. Грей по-медвежьи обнял друга, на что его раненое плечо ответило яростной вспышкой боли. Подумаешь, какая-то царапина! Да за то, что Монк Коккалис оказался жив, Грей был готов получить пулю хоть в живот. Он сжал его еще крепче.

— Я знал... Я знал...— лихорадочно твердил Грей. По его щекам текли слезы.— Господи, ты живой!

— Он еще не долго останется живым, если мы будем торчать здесь,— проворчал Ковальски.

Великан был прав. Грей отпустил Монка, но одной рукой держал его за локоть, будто боялся, как бы тот не исчез снова. Монк окинул их взглядом и заговорил:

— Слушайте, вы могли бы помочь мне. Я должен кое-что остановить.

— Операцию «Сатурн»,— подсказал Грей.

Монк задумчиво посмотрел на Грея, а потом кивнул.

— Верно,— сказал он.— Этот мальчик может... Внезапно он резко повернулся.

— Где Петр?

Грей понимал его растерянность. Посреди всего этого хаоса мальчик исчез.

13 часов 15 минут

Кыштым, Россия

Элизабет рассматривала фотографию на экране компьютера. На ней был изображен фрагмент настенной мозаики из горного храма в Индии. Пять фигур сидели на треножниках вокруг стоящего в центра омфала. Из отверстия в камне, словно из жерла вулкана, вырывался дым, а из него, наполовину скрытая этим дымом, поднималась фигура огненного мальчика.

Но его поднимал не только дым.

Возле локтя Элизабет лежали листы, исписанные строчками на хараппском, санскрите и греческом. У нее были снимки надписей на стене и ом-фале. И все же она не была уверена в правильности своего перевода.

«Мир загорится...»

Она внимательнее вгляделась в мозаику. Пять женщин сидели на своих треножниках, словно в трансе, но каждая протягивала руку к мальчику, восстающему из дыма. Ее первой мыслью было, что они вызывают мальчика или заклинают его, но теперь она понимала, что это не так. Они не вызывали его. Они его поддерживали.

Элизабет посмотрела на строчку, которая родилась благодаря ее переводческим усилиям.

«Мир загорится... если только многие не станут одним».

Это было предупреждением. Мозаика предсказывала, что должно быть сделано, чтобы мир не был уничтожен в каком-то огромном пожаре. Элизабет вспомнила слова Грея. В чем бы ни заключалась суть операции, проводимой в этих горах, ее результатом станет гибель миллионов людей, и, скорее всего, вследствие применения радиации.

Она представила себе грибовидное облако, дымящееся и горящее адским огнем.

Эта картина весьма напоминала дым, вздымающийся из омфала. «...Если только многие не станут одним».

Она переместила фотографию на экране вверх и прикоснулась пальцем к тому, что находилось под переведенным ею предупреждением.

Колесо чакр.

Кончик ее пальца скользнул по одному из лепестков к центру. Колесо чакр представляло собой то же самое предупреждение. Множество лепестков, встречающихся у одного центра.

«Многие станут одним».

Элизабет снова стала смотреть на пятерых женщин, поднимающих мальчика ввысь.

Внутри ее росла уверенность — относительно не только правильности ее перевода, но и его важности.

Элизабет дрожала от страха. Об этом необходимо кому-нибудь сообщить. Она подошла к спутниковому телефону, который оставил ей Грей. В случае чего, сказал он, нужно звонить директору Кроу.

И все же Элизабет колебалась. А вдруг она ошиблась? Вдруг ее звонок вызовет еще больший переполох? Может, лучше промолчать? Но тут она вспомнила своего отца и все его секреты, а также Мастерсона с его тайнами. Она была сыта по горло тайнами, полуправдами и недоговоренностями. Хватит!

Она не станет уподобляться своему отцу.

Не сомневаясь в том, что ее открытие имеет первостепенную важность, Элизабет взяла телефон и набрала номер, который ей оставил Грей.

15 часов 18 минут

Вашингтон, округ Колумбия

Пейнтер смотрел, как ребенка готовят к тонкой операции. Они с Кэт Брайент стояли в наблюдательной комнате рядом с маленькой операционной «Сигмы». Возле операционного стола были разложены и дожидались своего часа стерильные устройства: ультразвуковой аспиратор, лазерные скальпели, стереотаксические центраторы. На столах поблескивали стальные инструменты и дрели со сверлами разного диаметра. Лиза, Мал-кольм и нейрохирург из больницы Университета Джорджа Вашингтона заканчивали последние приготовления.

На операционном столе, укрытая хирургической простыней, лежала Саша. Была видна только часть ее головы — выбритая и намазанная оранжевым антисептиком. Голова девочки была закреплена в твердой рамке, соединенной со сканирующим устройством. В центре участка, на котором должна была проводиться операция, в свете лампы поблескивал ее стальной имплантат.

Кэт, бледная и не находящая себе места от волнения, стояла, положив руку на стекло между наблюдательной комнатой и операционной.

Компьютерная томография и энцефалография, которые в течение последнего часа проводились несколько раз, показывали, что разрушение мозга девочки прогрессирует. Какие бы процессы ни происходили в мозгу Саши, они постепенно сжигали его. Поэтому, пока девочка окончательно не лишилась сил, было решено удалить имплантат. Похоже, именно он являлся центром, вокруг которого бушевала буря неврологической гиперактивности. Лиза назвала его «громоотводом».