Касьянов стал очередной ритуальной жертвой, принесенной на алтарь либеральных реформ.

На пост главы правительства был назначен Михаил Фрадков, занимавший пост представителя России в Евросоюзе. Российская элита оценила решение президента как жест Кремля в сторону Запада, а биржа реагировала очередным повышением котировок, «радуясь неожиданному назначению — новому премьеру, который одновременно опирается на “силовиков” и либералов, никогда не скажет “нет” президенту и будет последовательно проводить реформы»[341].

Как принято в России, назначение нового премьера было окружено обстановкой загадочности, а в конечном итоге стало напоминать неудачный розыгрыш. Как отмечает «Газета», «чиновники администрации президента и журналисты наперебой высказывали предположения, кого же назовет Путин. Кто-то пытался даже устроить тотализатор. Но назначение готовилось в такой секретности, что правильная кандидатура ни разу так и не прозвучала. Как выяснилось позже, правильный вариант не знали и те, кто в это время сидел за одним столом с Путиным». Зато потом, когда имя было произнесено, настроение изменилось в считанные секунды. Последовала сцена совершенно в духе Гоголя. «Опомниться не успели и стали одобрять», ехидно заметил кто-то из журналистов. Чиновники и депутаты «немедленно принялись хвалить решение Путина и хвастаться, кто дольше знаком с Фрадковым»[342].

Сам новый премьер узнал о своем назначении из телефонного разговора с президентом, его даже не удосужились вызвать в Москву из Брюсселя и узнать его предложения по составу, структуре или программе правительства. Да это и не требовалось. Программа уже была сформирована окружением Путина, в полном соответствии с неолиберальными учебниками. Другое дело, что ни один из питерских деятелей, приближенных к президенту не решался сам взяться за ее выполнение.

На всякий случай президент оставил под своим личным руководством Федеральную службу безопасности, Федеральную службу охраны, внешнюю разведку и другие хорошо знакомые ему ведомства. Решено было радикально сократить правительственную бюрократию. В результате проведенных энергичных сокращений количество министерств и ведомств увеличилось с 58 до 73. Зато число начальников, обладающих правом подписи и возможностью принимать решения, резко сократилось, результатом чего стала аппаратная неразбериха. Наблюдая все это, заместитель руководителя аппарата правительства А. Л. Головков меланхолически констатировал: «Пока эффективность работы федеральных структур скорее снизилась»[343].

Новая структура правительства не вызывала никаких сомнений о том, чем собирается заниматься власть в ближайшие пять лет. Если не считать некоторых анекдотических мер, вроде создания «Федеральной службы по надзору в сфере защиты прав потребителей и благополучия человека» (в просторечии, «министерства благополучия»), речь шла о решительном ускорении рыночных реформ, которые тормозились предыдущим кабинетом. Петербургские либералы из окружения Путина праздновали победу.

«Приход к власти Владимира Путина и его политика в течение первого срока президентства почему-то настроили наших либералов на пессимистический лад», — писал политолог Андрей Лебедев[344]. «На самом деле это просто смешно. Либералам грех жаловаться на политику власти, ибо реально более либеральной она не была даже при Ельцине. Первый президент России лишь скромно пытался привить стране либеральные ценности, начав с отпуска на свободу цен и приватизации государственной собственности. Теперь же либерализм в России может пойти дальше. Правительство Гайдара и мечтать о таком не могло»[345].

Государственная дума ударными темпами принялась за реализацию очередного «пакета реформ». Был на треть сокращен социальный налог, который уплачивали работодатели за наемных работников, причем для работников со сверхвысокими зарплатами социальный налог был снижен до символических 2% (тем самым предпринимателей стимулировали повышать заработки топ-менеджеров). Готовился новый Лесной кодекс, допускающий приватизацию лесов, сводящий к минимуму экологические ограничения. К началу 2000-х гг. продажа необработанных лесоматериалов составляла 51,5% от экспорта России. Принятие Кодекса открывало возможность продажи примерно 843 млн га леса частным заготовителям.

Речь идет о по-настоящему больших деньгах. Лес, наряду с нефтью, является одним из главных богатств страны. Массированный приход частного капитала, должен был, как и в нефтяной промышленности, привести к формированию олигархических корпораций, контролирующих не только ресурсы, но и целые области страны. В соответствии с проектом собственниками лесных угодий могли стать также иностранцы. Согласно проекту единственным исключением были леса в приграничной зоне: национальная безопасность превыше всего. Остальную территорию страны можно было скупать хоть целиком. Ни о каком общественном контроле за перераспределением лесных угодий в Кодексе не было и речи. Правительство обсуждало даже вопрос о приватизации заповедников,заказников.

Когда первый вариант проекта стал известен общественности и экологическим организациям, поднялся ропот. Текст принялись дорабатывать, некоторые формулировки смягчили. Официальные лица теперь стараются пореже употреблять слово «приватизация». Документ от этого стал крайне двусмысленным, но общая направленность его не изменилась. Долгосрочная аренда, предлагаемая авторами кодекса, мало отличалась от приватизации. Разработчики документа оставили за арендатором право по истечении десяти лет выкупать лес в собственность.

Под стать лесному кодексу было и законодательство о водных ресурсах, которые теперь тоже могли переходить в частную собственность. Параллельно Министерство природных ресурсов (МПР РФ) подготовило новый вариант закона о недрах. Его философию четко и просто выразил глава МПР Юрий Трутнев: «У государства есть только одна функция — оно должно подготовить месторождение для продажи, а потом продать его максимально эффективным способом, каким является аукцион. Остальное — это как разработа компаний-недропользователей»[346].

И все же главные перемены ожидали страну в социальной сфере. Первым шагом стала «монетизация льгот». Правительство отказывалось от социальных обязательств по отношению к пенсионерам, инвалидам, ветеранам войн и другим группам населения, раньше имевшим права на различные льготы — бесплатный проезд в транспорте, бесплатный отдых в санаториях и т. д. Вместо этого бывшим льготникам предлагались денежные компенсации.

Как и ожидалось, денег на выплату компенсаций не хватило, тем более что реформа проводилась централизованно, а разбираться с бывшими льготниками предстояло местным властям. Реформа выявила и другую принципиальную проблему рыночного подхода: стоимость далеко не всех услуг можно адекватно подсчитать. Наконец, парадоксальным образом навеянная либеральной идеологией «монетизация льгот» стала существенным фактором инфляции: если раньше те или иные услуги просто предоставлялись, то теперь требовалось затрачивать дополнительные наличные деньги, которые потом расходились по стране.