— Неужели ты думал, будто нам не хватит воображения, чтобы предвидеть такой твой благородный порыв? — стала отчитывать его Иртук. — Ты забываешь, что я знаю тебя очень хорошо. Одно из первых моих заклинаний как раз и было направлено против такой смешной героики. Каждый раз, как ты вздумаешь поранить себя, ты будешь ранить другого, вроде этого бедняжки.

— О Иллиор! — простонал Алек, закрывая лицо руками.

— Может быть, мне следует винить себя, — вздохнул Мардус. — Наверное, из моих слов мальчик заключил, что они с Теро необходимы для осуществления наших планов. — Его пальцы больно сжали руки юноши и отвели их от лица; Алек прочел в глазах Мардуса сардоническую насмешку. — Пойми, Алек, присутствие или отсутствие одного из вас совершенно безразлично божеству. Просто мне хочется, как, несомненно, и Варгулу Ашназаи, чтобы последними жертвами были именно вы. Только представь, милый Алек, — ты будешь смотреть, как умирают другие, и чувствовать, что бессилен им помочь. А потом, когда твоя грудь будет рассечена и сердце вырвано, последняя твоя мысль будет о том, что после всех ухищрений, после всех усилий именно твоя жизнь стала ключом к возрождению Шлема! Я жалею лишь о том, что там не будет твоих друзей, чтобы разделить с тобой эту награду. А теперь скушай что-нибудь. Ты что-то снова побледнел.

Серегил проснулся, обливаясь потом; ужас все еще не отпускал его. Зажмурившись, он попытался удержать ускользающие образы сна, но, как обычно, не смог вспомнить ничего, кроме смутного представления о высящейся над ним темной фигуре и ужасного чувства, что тонет.

Микам уже поднялся на палубу. Серегил полежал еще немного, в полусне глядя на первые лучи солнца, пробившиеся сквозь единственное оконце. «Может быть, и Алек не спит и тоже ждет рассвета?» — гадал он, как гадал каждое утро. И жив ли Алек? Будет ли он в живых к закату дня?

Серегил потер веки и ощутил на пальцах влагу. Тяжелее всего ему приходилось по утрам. Днем можно было найти себе занятие, задавить страх, делая что-то полезное. Ночью Серегил находил убежище в снах, даже если это были мучительные кошмары.

Но сейчас, в смутном мире рассвета, он был беззащитен, ему нечем было отвлечься. Тоска по Алеку, чувство вины и раскаяние: ведь это он виноват в несчастье юноши, стыд за то, что так никогда и не признался, как тот ему дорог, — все это мучило его, как незаживающая рана. И сделать он ничего не мог, только пройти этот путь до конца… Рывком поднявшись с койки, Серегил накинул камзол, не застегивая, и поспешил на палубу.

Подставив лицо ветру и раскинув руки, Серегил ощутил, как соленый холодный бриз шевелит волосы и хлопает полами одежды. Он откинул голову назад и сделал глубокий вдох, надеясь, что свежий воздух развеет чувство безысходности, и тут же почувствовал новый запах — запах земли.

Пройдя на нос, Серегил увидел темную неровную линию гор, выплывающую из утреннего тумана, словно воплотившаяся, но не дающаяся в руки мечта. Его уловка с заменой парусов сработала: они двигались вдоль северо-западного побережья Пленимара, не привлекая к себе ничьего внимания.

Раль что-то крикнул с кормы, и Скайвейк пролаял приказ матросам. Серегил огляделся, высматривая Микама, и увидел, что друг сидит на бухте каната; на колене у него было пристроено маленькое зеркальце — Микам брился своим острым как бритва ножом. Когда Серегил подошел к нему, Микам поднял на него глаза и нахмурился:

— Еще одна тревожная ночь, да?

— Отвратительная. — Серегил со вздохом запустил пальцы в волосы. — Такое чувство, что кто-то пытается сообщить мне самую важную на свете вещь на непонятном мне языке.

— Может быть, Нисандер сумеет разобраться в этом, когда прибудет.

— Если прибудет, — уныло ответил Микам. Ему казалось, что они на «Зеленой Даме» уже годы, а не недели; Римини, Нисандер, Алек, ужасные смерти друзей — может быть, это все просто часть одного и того же кошмарного сновидения.

Микам показал ножом на одинокую горную вершину на севере.

— Раль говорит, что это гора Китес. Он думает, что ночью мы сможем высадиться. Там есть… Потроха Билайри, у тебя же кровь течет! — Отложив нож и зеркальце, Микам поднялся и распахнул рубашку Серегила. — Проклятие! Это снова твой шрам, — прошептал он, касаясь груди Серегила и показывая тому окровавленный палец.

Воспользовавшись зеркальцем Микама, Серегил стал разглядывать капли крови, выступившие по выпуклому периметру шрама. Теперь стали заметны и смутные линии изображения на диске, и квадратное отверстие в его центре. В зеркальце отразилось и его собственное лицо, бледное и осунувшееся. Решительно запахнув камзол, Серегил застегнул его на все пуговицы.

— Что все это значит? — спросил Микам.

— Разве ты не помнишь, какое сегодня число? — мрачно ответил Серегил.

У Микама отвалилась челюсть.

— Клянусь Пламенем, я совсем забыл — уж очень долго мы плывем.

— Пятнадцатый день литиона, — кивнул Серегил. — Если Лейтеус и Нисандер не ошиблись в вычислениях, Копье Рендела сегодня ночью появится на небе.

Серегил заметил во взгляде друга смесь благоговения и тревоги, когда тот посмотрел на кровь на своих пальцах, прежде чем вытереть их о куртку.

— Ты ведь знаешь, я отправился в это путешествие в основном затем, чтобы присматривать за тобой, — тихо сказал Микам.

—Да.

— Ну так вот, я хочу, чтобы ты знал: теперь я тоже уверовал. Что бы это ни было — та штука, что оставила на тебе метку, — оно на нас действует. Я лишь надеюсь, что Нисандер прав: нас ведет бессмертный Иллиор. Серегил стиснул плечо друга.

— Глядишь, после всех лет неудач я все-таки сумею сделать из тебя последователя Иллиора.

— Ну нет, если ради этого придется по утрам выглядеть так, как ты, — фыркнул Микам.

— Тебе по-прежнему ничего не снится? — спросил Серегил; его озадачивало то, что из них всех один Микам избавлен от каких-либо предчувствий.

Тот пожал плечами:

— Ничегошеньки. Как я тебе всегда говорю, я сражаюсь только наяву.

Корабль весь день шел вдоль берега на север, и гора увеличивалась и словно нависала над людьми. Издали казалось, что она вырастает прямо из моря; вершина все время оставалась скрыта облаками.

— Колонна Небес, а? — заметил Раль, стоя у поручней вместе с Серегилом и Микамом. — Ну что ж, они ее назвали точно. Как, черт возьми, вы собираетесь найти этот свой храм на этакой махине?

— Он где-то на берегу, — тихо ответил Серегил, машинально потирая грудь; Микам перевязал чистым полотном кровоточащий кружок. Как ни странно, рана совсем не болела.

— Да, высадить вас на берег будет нелегко. — Раль из-под руки всматривался в скалы. День был ясный, но с запада задул свежий ветер, поднимая волны и срывая с их гребней пену. — Я вижу, как повсюду ярится прибой: