Параллельно со студенческим бойкотом университета шла стачка учеников средних учебных заведений в Царстве Польском. Эта школьная забастовка началась в Варшаве, но быстро распространилась и на провинцию, так что Шварц вынужден был временно приостановить занятия по всей Польше. Созванное им 6 февраля родительское собрание оказалось менее управляемым, чем он ожидал. Присутствующие на нем 1,5 тыс. граждан и родителей приняли резолюцию с требованием вернуть преподавание на польском языке. Готовность к протесту была, как выяснилось, гораздо более распространена в обществе, нежели предполагали царские чиновники665.

Участникам такого морально окрепшего стачечного движения не могло не показаться афронтом со стороны Шварца намерение возобновить учебный процесс во всех варшавских школах уже на следующий день. Вера администрации в то, что можно просто вернуться к рутинному порядку вещей, была, как быстро выяснилось, наивной иллюзией. Бастующие студенты и школьники оперативно организовали патрулирование перед школьными воротами, чтобы не допустить в здания штрейкбрехеров. Между сторонниками и противниками забастовки нередко случались столкновения с применением силы666. Органы образования были вынуждены продолжать держать школы на замке и в то же время пытались воздействовать на активистов забастовки с помощью отчисления их из учебных заведений. Однако сдержать поднявшуюся по всему краю стачечную волну эти меры не могли. Наоборот, согласно неполной статистике попечителя, более 60% всех учащихся средних учебных заведений участвовали в школьном бойкоте.

В феврале школьная забастовка распространилась из Варшавы на губернские города, а весной охватила весь край и помимо гимназий к ней все чаще стали присоединяться и начальные школы. Это было связано с тем, что параллельно в польских сельских общинах ширилось так называемое гминное движение. Здесь сформировалась третья опора общественного протеста против существующего порядка. Уже в конце 1904 года более ста общин (gmina) составили резолюции, в которых потребовали введения польского языка для устных процедур в местных административных, образовательных и судебных учреждениях. К концу 1905 года две трети всех польских общин обратились к властям с такими резолюциями667.

Итак, в первые месяцы 1905 года чиновники имперской бюрократии столкнулись со всеобщим, но чрезвычайно неоднородным протестным движением. Сами они поначалу тщетно пытались выработать единую линию для того, чтобы реагировать на этот вызов. Если учесть, что государственные власти отмечали и наблюдали процесс постепенной эрозии в течение многих лет, то удивительно, насколько нерешительно, без всякой концепции, действовали теперь должностные лица. Правда, генерал-губернатор уже 16 января 1905 года объявил чрезвычайное положение в Варшаве, Лодзи, Варшавской и Петроковской губерниях, а к середине февраля «усиленная охрана» была введена в других провинциях Царства Польского, однако полномочия губернаторов, связанные с чрезвычайным положением, оказались недостаточны. Административными арестами «нарушителей общественного порядка» на срок до трех месяцев рост бунтов и насилия уже было не затормозить. Регулярный полицейский аппарат, который должен был заниматься учетом «неспокойных элементов», в обстановке кризиса совершенно не справлялся со своими задачами. Количество сотрудников полицейского ведомства на душу населения было недостаточным, а кадры, особенно нижние чины полицейских вспомогательных войск, – слишком ненадежными. В связи с возрастающей опасностью терактов многие полицейские увольнялись со службы. Их страх вовсе не был надуманным: в период с января 1905 по июль 1906 года было ранено или убито почти четверть варшавских городовых, и в последующие месяцы количество нападений и убийств не уменьшалось. С середины 1906 года каждого городового во время патрулирования сопровождало несколько солдат668. Последнее обстоятельство позволяет нам также составить представление о том, как сильно самодержавие в Привислинском крае опиралось на армию: размещенные там войска большой численности служили истинной опорой власти. Размеры этого военного контингента не имели себе равных в империи: в Варшавском военном округе уже в 1900 году несли службу около 200 тыс. солдат, а в 1904‐м их численность была доведена до 280 тыс. То же самое можно сказать и о Варшавском гарнизоне: он и до 1905 года насчитывал более 40 тыс. солдат, потом (в апреле–мае 1905 года) был увеличен до 57 тыс., а затем (1907 год) – даже до 65 тыс. 669

Таким образом, солдаты имелись в достаточном количестве, однако использовались они лишь спорадически. Опыт «кровавых воскресений» конца 1904 – начала 1905 года, приведших скорее к эскалации ситуации, чем к умиротворению, явно способствовал тому, что варшавский генерал-губернатор предпочитал воздерживаться от «уcмирения» военной силой. Вдобавок многие конфликты происходили на предприятиях, а губернаторы весьма скептически относились к государственному вмешательству во внутренние конфликты частных фирм. В то время как предприниматели и руководители заводов и фабрик, охваченных волнениями, с готовностью обращались с просьбами прислать им воинскую команду для дисциплинирования рабочих, власти даже в 1905 году всеми силами старались не дать впутать себя в эти конфронтации между фабрикантами и их наемными работниками670.

Одновременно из Петербурга приходили первые сигналы о готовности правительства к реформам. Объявив в апреле 1905 года императорский указ о свободе вероисповедания и о пересмотре некоторых антипольских нормативных положений, власти надеялись, что ситуация в Привислинском крае успокоится. Одной из важнейших уступок было разрешение передать в государственных школах религиозное обучение в руки католических священнослужителей, которым теперь дозволялось вести уроки по катехизису на польском языке. Однако в накаленной атмосфере весны 1905 года этих уступок уже было совершенно недостаточно. Студенты и школьники считали, что разговор может идти только об абсолютной полонизации государственной системы начального, среднего и высшего образования и никакие более ограниченные реформы обсуждению не подлежат671. Поэтому мелкие уступки не смогли нейтрализовать школьную забастовку, а эдикт о веротерпимости скорее подтолкнул поляков к тому, чтобы форсировать создание частной польскоязычной школьной системы. Хотя подобная деятельность до октября 1905 года считалась незаконной, довольно быстро сформировались первые круги, пытавшиеся выстроить параллельную, «польскую» систему образования. Уже в конце апреля активисты национал-демократического Союза национализации школ (Związek Unarodowienia Szkoł) и скорее позитивистски ориентированного Круга воспитателей создали Польскую школьную матицу – организацию, которая, продолжая традицию польских подпольных школ, начала свою деятельность нелегально.