Это в полной мере относилось и к Варшаве. Манифест 17 октября, с одной стороны, вызвал необычайно быструю общественную самоорганизацию. Так, редакции газет Kurier Codzienny, Gazeta Handlowa и Goniec уже 19 октября выпустили свои издания без предварительной цензуры, а в последующие дни были созданы многочисленные новые газеты. Одновременно союзы, которые уже давно ожидали официального разрешения, самовольно начали осуществлять свою деятельность685. Октябрьский манифест сработал как приглашение к самочинному расширению пространств для маневра.

Это стало возможным потому, что у властей в те дни были заботы поважнее, чем выдача разрешений на создание ассоциаций. Ведь надежда (не лишенная оснований) на то, что в условиях кризиса самодержавия удастся добиться гораздо большего, чем оно, самодержавие, готово было уступить, заставила множество людей выйти на улицу. Раздавались требования всеобщей амнистии или немедленного выполнения обещаний манифеста. Несомненно, людей побуждало к участию в многочисленных демонстрациях еще и чувство свободы и собственной силы по отношению к казавшемуся бессильным государству. Собраться большой толпой уже само по себе было актом революционного присвоения прежде регламентированной публичной сферы. Таким образом, даже многочисленные изъявления «благодарности» за манифест, организованные национал-демократами и католической церковью в конце октября 1905 года в Варшаве, подстегивали революционную динамику.

Быстро выяснилось, что скопления людей могут способствовать эскалации обстановки, когда вступают в конфронтацию с властями, которые не привыкли иметь дело с такой формой открытого собрания и не готовы принять этот новый модус политической публичной активности. 19 октября, во время мирной демонстрации на Театральной площади в Варшаве, прозвучали призывы к скорейшему освобождению всех заключенных. Когда толпа навалилась на ворота ратуши, размещенные там полицейские и казачьи отряды потеряли самообладание и открыли огонь по демонстрантам. От 20 до 40 человек были убиты, 170 получили ранения. Выходившая без цензуры пресса тут же представила события на Театральной площади очередной «резней»686.

События 19 октября, несомненно, увеличили напряженность в городе. Неудивительно поэтому, что митинги последующих дней, проводимые главным образом национал-демократами, высшему царскому чиновнику в Царстве Польском показались уже не изъявлениями лояльности, а выражением дальнейшей революционной эскалации. В особенности императорский манифест от 22 октября, в котором Финляндии было обещано восстановление ее политической автономии, придал новый импульс событиям в Варшаве. Теперь людские сборища достигли небывалых масштабов: в тот же день, по оценкам, 100 тыс. человек собрались на манифестацию, инициированную национал-демократами и возглавляемую католическими сановниками. Таким образом, она была организована как церковное шествие: масса людей двигалась от церкви к церкви по всему центру Варшавы – внушительная демонстрация того, до какой степени население города было способно на мобилизацию в условиях эрозии царской власти687.

В этом царские должностные лица усмотрели опасную для них потерю контроля над общественным пространством Варшавы. В те же дни поступало все больше тревожных сообщений о подобных событиях и в других польских губерниях. Поэтому 28 октября генерал-губернатор добился в Санкт-Петербурге объявления военного положения на всей территории Царства Польского. Однако быстро выяснилось, что одного лишь формального объявления для того, чтобы надолго восстановить общественный порядок, недостаточно: как только военное положение было 18 ноября отменено, беспорядки вспыхнули снова. В Варшаве, в кафе элегантного отеля «Бристоль», взорвалась бомба, а в некоторых провинциях режим временно потерял контроль над целыми населенными пунктами688.

Этот опыт предопределил те решения, которые были приняты впоследствии царскими управленцами в Привислинском крае. Скалон и его подчиненные извлекли уроки и перешли к более радикальным мерам усмирения, так что 1906 год стал годом последовательных репрессий в отношении любого нарушения общественного порядка. Правовую основу для этого обеспечило повторное объявление 12 декабря военного положения. На этот раз оно действовало долго – четыре года. Только в 1909 году генерал-губернатор заменил военное положение более мягким режимом «усиленной охраны».

В кризисные месяцы зимы 1905‐го и в течение следующего года обнаружилось, что военное положение дало в руки самодержавия мощный инструмент для удержания имперского господства и подавления волнений среди населения. Однако предпосылкой для эффективного действия такого инструмента была готовность временных военных губернаторов последовательно реализовывать предоставленные им особые административные полномочия и при этом активно прибегать к военной силе. Опыт двух нестабильных периодов военного положения в августе и октябре 1905 года, несомненно, способствовал радикализации лиц, принимавших решения. Революция была процессом обучения не только для революционеров, рабочих или депутатов, но и для имперских чиновников. Если в 1905 году государственные инстанции по большей части еще бездумно и беспомощно реагировали на события, то в 1906‐м Скалон и его вновь назначенные временные генерал-губернаторы вновь перехватили инициативу. Убежденность, что «террор можно побороть лишь террором», царила среди этих новых людей в военной администрации.

Главное было не в тех нормах режима военного положения, которые были направлены на поддержание общественного порядка, – они в основном были нацелены против политических собраний и демонстраций, изготовления и распространения запрещенной литературы и символики, а также против ношения различных видов оружия. Все это и ранее было запрещено действующим законодательством или многочисленными «обязательными постановлениями», которые варшавский генерал-губернатор издавал начиная с 1900 года. Главная отличительная черта реализации государственной власти в условиях военного положения заключалась в более скоординированных действиях воинских частей и в ускоренной выдаче разрешений на применение огнестрельного оружия. Законы 1877 года позволяли генерал-губернатору и в мирное время вызывать солдат для обеспечения общественного порядка, но это нужно было делать в письменной форме. Кроме того, существовала патовая ситуация между гражданскими и военными инстанциями в том, что касалось численности используемых войск и применения ими оружия: гражданские власти должны были выдавать принципиальное разрешение на использование огнестрельного оружия, а военные командиры – отдавать на месте конкретные приказы об открытии огня. Эта взаимозависимость значительно задерживала использование военной силы и неоднократно приводила во время конфликтов к недоразумениям по поводу компетенций и к последующим взаимным обвинениям689. В период же военного положения использование воинских частей для внутреннего «усмирения» было значительно облегчено. Варшавский временный военный губернатор и временные генерал-губернаторы в провинциях теперь могли вызывать войска в устной форме, а письменного разрешения на использование огнестрельного оружия больше не требовалось. Вследствие этого командиры при принятии конкретного решения о действиях солдат на местах теперь пользовались почти полной свободой. И вследствие этого же воинские команды стали быстрее прибывать в точки конфликта, а начальники могли быстрее отдавать приказ о вооруженном подавлении любого «бунта».