А еще обещаю дяденька Жуков старожить на совесть насколько она мне вапще позволяет.

и подпись с закорючкой собственноручственно

такой-то распоследний негодяй

сего дня месяца года лапу приложил

Теперь-то твоя душенька довольна? Верной дорогой иду, исправляюсь, вскорости повесят меня на доске передовиков и цветы возложат торжественно, под похоронную музыку великого этого. Обживайся, я скоро буду.

Комната квадратная, словно шапочка бакалавра. Голубые стены, штор пока нет, но он достанет или я у мамы попрошу. Здесь надо писать трактаты, это настоящая средневековая келья, тигль, реторта, но слова и мысли испарились, вынули какой-то титановый стержень, который держал всю конструкцию, и я обмякла, расплылась, спать, спать.

Денег снова нет, я временно завязала с диванами — учиться надо, а силы на исходе. Зима берет свое, докторша в поликлинике сказала, что мое состояние вызвано авитаминозом, и если сейчас начать правильно питаться, то последствия обратимы. Значит, опять диета номер один, и опять не вовремя.

Пристрастилась к «Натсу», иногда за день он один да чай из трухи. Или сразу слопать, или резать в течение дня по кусочку, откалывать, откусывать, потом облизать бумажку, хотя на ней обычно ни крошки, но она — пахнет. И так день за днем, лимонные здания, темнота, сквозняки, короткие сутки, снег, падающий вверх…

Никогда раньше не было столько времени для наблюдения за снегом. Огибающий ветер, теплые стены, конвекция, да что угодно, но он падает вверх, поднимается в небо, как будто все должно вернуться на круги своя, в долгий младенческий сон, в неразличение дня и ночи, в тот безвременный покой, когда ты укрыт с головой, когда у тебя нет ни глаз, ни ушей, ничего нет, и ты маленький комочек плоти, развивающийся назад, от рептилии к рыбе, от рыбы к губке, от губки к жгутику белкового вещества.

Возобновила дневник сновидений, они множились, теснили друг друга, я не успевала записывать; сыпались новые, цитируя старые, передразнивая, пересмешничая; ребус громоздился на ребус; и все тот же снег, и остаточное тепло внутри, которое мог удержать от распыления только сон, подобный летаргии.

В постели не было теплее вдвоем, одному было теплее, но мы сражались; одеяло общее, подоткнутое со всех сторон; свитер, носки, на ночь я надевала баевские

мы спим на полу, мы никогда не ляжем в кровать; из щели между матрасами свистит, они разъезжаются, наутро надо стаскивать обратно

когда мерзнуть невмоготу, согреваюсь в душе; вода идет просто кипяток, выхожу розовая, щеки пятнистые от хлорки, нос блестит; что вид ужасный и не догадываюсь

ведь если тебя принимают такой, какая ты есть…

Попросила Баева — возьмем Маринку к нам, ей от Антоши просто житья нет,

а у нас двенадцать метров в квадрате; она хорошая, потерянная, поживет немного тут, оттает; будем ходить на лекции, зубрить методологию…

Баев не возражал, ждал, пока вопрос исчерпает себя

ей оттуда, где муж, двадцать минут, отсюда час

да и с какой стати съезжать из собственной квартиры

раз поженились, надо развестись

поделить имущество честь по чести

мы-то тут причем?

(Какие странные мечты, однако… Ну где ей было жить? с нами третьей? что за ерунда! Это было другое желание, которое никогда не давало о себе знать. Скажи мне кто, обсмеяла бы: Маринка маленькая, потерянная, как ребенок.)

Маринку мы не взяли, зато завели Милку, купили «за копеечку» по объявлению. И правильно — ребенку не выжить в этом холоде, сне, вертикальных потоках, яичной скорлупе… Как будто кругом трещины в штукатурке и дует со всех сторон, а Милке все нипочем.

Милка была заразой, она была принцессой; ледяные глаза, хриплое мяуканье, хвост крючком; где-то я вычитала, что на этот крючок тайские императрицы вешали свои кольца, когда шли купаться, но колец у меня не было, ведь это совсем другая история…

Зараза писалась в пододеяльник, в баевские ботинки

жалобно пищала, тряслась от холода

тыкала черным носиком в ладонь, дай, дай

презирала нашу еду, требовала свою

коричневые сухарики с запахом воблы

грызла их, как мышиные косточки

с хрустом, с остервенением

наевшись, сворачивалась в клубок

в этом мы с ней были равны

спать, спать.

Он придет поздно, если вообще придет

не кажется ли тебе, Милка, нам надо что-то делать

муррр, делать, мррр, скорей бы весна, а там, мррр

есть она вообще, эта весна? как ты считаешь?

Долежала в анабиозе до марта. Пробудилась, получив от Гарика разгневанное письмо.

Если бы я знал, куда тебе позвонить, не стал бы дожидаться, но мама опять не знает, где ты и что с тобой. Мне кажется, ты получаешь извращенное удовольствие от этих заковыристых ситуаций!.. Как там у классика — ты принимаешь форму сосуда и трам-пам-пам. С одним она читает Кортасара, с другим — ворует в магазине шоколадки, с третьим… И все это с энтузиазмом, с полной самоотдачей! Идеальная подруга террориста!.. Пройтись по головам, бросить семью, укрыться в подполье, готовить на кухне коктейль Молотова, носить заложникам баланду — это твое истинное призвание?!

Вот скажи, почему ты не спросила про бомбу? А про нынешнюю хозяйственную деятельность на складе? Не пойму, что в этом зазорного! Или у вас раздельный бюджет? Милая моя, это давно уже не в моде, даже в Израиле раздельный бюджет теперь встречается крайне редко. И почему ты опять голодаешь, если он вышел на работу? Решила похудеть? Растолстела от лежачей жизни?

Да, я заметила, что Баев слегка приоделся, повеселел, а еды в нашем доме не прибавилось. Спрашивать про склад или про зарплату было противно, и я снова взялась за старое, то есть за диваны.

Олежка запретил мне работать в одиночку, новые напарники отнюдь не горели желанием ошибаться в расчетах в мою пользу, как это когда-то делал Гарик, но через месяц я восстановила свой финансовый статус-кво и впервые в жизни оказалась в состоянии покупать книжки, а не брать их почитать на ночь-другую. Это был упоительный опыт, я шила все быстрее, чтобы быстрее читать. Комната 1551 загромождалась не так стремительно, как мне хотелось бы, но к концу апреля я внезапно уперлась в вопрос о необходимости приобретения книжных полок, который меня изрядно позабавил.

Я — и мебель! Нет уж, подождем лет эдак дцать, а пока потратим излишки на подержанную стиральную машину.

Покупка машинки привела в восторг Антона. Посетив нашу ванную, он сказал, что если люди обзаводятся такими вещами, то можно с уверенностью заявить, что семья состоялась. Маринка осмотрела машинку и заметила — точно такая же десять лет назад была у моей мамы, только с крышкой, но все лучше, чем ничего. Милка запрыгнула с разбегу и чуть не намоталась на винт; выскочила чисто вымытая, скрипящая от стирального порошка и смирная, как овечка; подбежала к своему лотку, устроилась в нем и сделала большую лужу, а потом просидела до вечера в дальнем углу комнаты и даже ни разу не вякнула (мне показалось, что она восприняла случившееся как божью кару). Баев снисходительно похвалил меня, упомянув в заключительной части своей речи, что теперь в ванной не повернешься. Но зато я получила возможность менять постельное белье когда вздумается, не дожидаясь обмена, который происходил у нас на этаже раз в месяц. И не надо было тереть джинсы руками, обдирая пальцы, и так уже обихоженные молотком.