Архипастырь возвысил голос, творя молитву, знаменующую конец совета. Ее Иносенсия присоединила свой голос к другим:

– Да будет благословен и гнев Твой, изливающийся на грешных, и благодать Твоя, дарованная праведным...

Анатолий с Фотием полагают себя победителями. Смешно... Но что же все-таки она недопоняла? Почему ей кажется, что Илларион отнюдь не проиграл?

2896 год от В.И. 1-й день месяца Вепря. АРЦИЯ. МУНТ

Щечка Анхеля была ледяной, словно он умер много ор назад и все это время пролежал на улице. Пьер смотрел на сына, ничего не понимая, потому что есть веши, которые рассудок сразу осознать не может. Луна ушла, за окнами вновь танцевала и смеялась метель, огонь в камине поднял рыжую голову, сначала робко огляделся, а потом с жадностью набросился на подброшенные ему дрова. Комната постепенно наливалась теплом, чья-то рука зажгла свечи, теплый розоватый свет ласкал глаза, но тепло и свет не могли помочь ни мертвому ребенку в колыбели, ни упавшему рядом с ним на колени невзрачному мужчине в стеганом алом халате.

Ветер настойчиво бился в наглухо закрытое окно, пламя, у которого грел руки маркиз Гаэтано, трещало ласково и уютно. Наконец, человек у колыбели поднял голову, мука в его глазах растопила бы и камень, но Рафаэль Кэрна был тверже мирийского базальта. Он только пожал плечами и вновь потянулся к огню. Взгляд Пьера Тартю упал на роскошный кинжал, валявшийся на ковре. Совладать с Кэрной могли разве что Александр Тагэре или Сезар Мальвани, но для арцийского короля это значения не имело. Впервые в жизни он не боялся и не думал.

Пьер бросился на мирийца с отчаянием загнанного животного, маркиз Гаэтано лениво перехватил руку с кинжалом и вывернул. Что-то хрустнуло, клинок выпал из неумелых пальцев, звякнув о решетку камина, а Рафаэль отшвырнул от себя короля, словно паршивого щенка. Тартю упал на ковер и там и остался, схватившись за покалеченную руку.

– Будь ты проклят, убийца! – выдохнул король.

– Вот как? – Рито Кэрна улыбнулся. Так мог бы улыбнуться Проклятый, которым клирики не одну сотню лет пугали прихожан. – Вряд ли твои слова, Пьер Тартю, что-то значат. Тем более для меня.

– Ты не мог, не должен был мстить ребенку!

– Ты ошибся, гаденыш. Кэрна мстят иначе. Я не помешал этим созданиям исполнить свой долг, только и всего. А почему я должен был им мешать? Сыну убийцы и узурпатора с дурной кровью следовало умереть, и он умер – на престоле Арции не может быть бастарда. Кошки Воля сторожат его кровь, они не позволят нарушить запрет.

– Кошки Воля, – медленно повторил Пьер Тартю, словно пробуя эти слова на вкус.

– Тот, кто связал Свет, Тьму и Холод, знал много, но вряд ли предполагал, что его создания выучатся любить, а значит, и ненавидеть. Кошки Воля полюбили Шарло Тагэре и его младшего сына. И возненавидели тебя. А тебя есть за что ненавидеть, не правда ли?

– Будь ты проклят!

– Я это уже слышал, – маркиз Гаэтано пошевелил тлеющие угли, и по ним поползли оранжевые змеи. – Но проклят не я, а ты. У тебя никогда не будет детей, Пьер Тартю, – в свете камина глаза Рафаэля блеснули золотом. – Кровь Филиппа и Алека разорвала последнюю цепь. Стражи больше не привязаны к дворцу и полнолунию, они найдут твое семя везде. За морем, в храме, в хижине, в крепости. Найдут и убьют на твоих глазах, и ты ничего не сможешь сделать. Разве что никогда не прикасаться к женщине.

– Почему они не убили меня? Я – потомок бастарда! Я, а не мой сын! Это несправедливо!

– К чему эти крики, Пьер Тартю? – мириец легко поднялся. – Прощай, оставляю тебя с твоими мертвецами. Хорони их сам.

– Кэрна! Байланте! Слышишь, ты! Это я сверг твоего Тагэре и перебил твоих дружков... Ты не можешь так уйти! Убей меня... Ты должен меня убить!

– Должен? – Рафаэль вновь улыбнулся странной, отрешенной улыбкой. – Байланте не давят крыс и никому ничего не должны! Я не столь милосерден, как тебе кажется, так что живи, крысенок! Живи и думай о кошках и о том, что ты сделал год назад.

Маркиз Гаэтано вышел легкой, танцующей походкой, которую виконт Эмразский запомнил по Большому королевскому турниру. Блеснули черные волосы, скрипнула дверь, в трубе по-волчьи взвыл ветер. Пытаясь поднять ее, король неловко оперся о правую руку, острая боль оказалась исполнена милосердия – Пьер Тартю потерял сознание.

Нэо Рамиэрль

Чтобы исцелить Вайарда, пришлось убить цветущие заросли. В Вархе не было цветов, и, чтоб спасти умирающего, Нэо едва не прикончил Аддари, Норгэреля и самого себя, но у них получилось! Они вернули пленника от самой Грани, и теперь он спал на плаще Аддари. Трое эльфов молчали, лльяма тоже притихла. Башня Хозяина менее отвратительной не стала, но спускаться с нее не было сил. Становилось все холоднее, и Рамиэрль поманил Волчонку, та подползла поближе, успешно заменив собой походный костер.

Разведчик смотрел на измученное лицо своего спасителя. Он уже понял, кого нашел, но рассудок, готовый смириться с множеством чудес, иногда упорно не желает признавать очевидное. Зачарованный Альсионэ пруд и впрямь показал будущее, вернее, некую вероятность, которая осуществилась, пусть и не совсем так, как пригрезилось сонной золотой воде. Если б не водяное зеркало, он бы узнал Ларэна сразу, но в Луциане он видел именно себя, это его и обмануло... Он еще допускал, что Залиэль могла немного пережить свою «гибель», но Ларэн... Столько лет, и никто не догадался. Никто! Как он жил эти годы, как уцелел в разбушевавшейся на вершине огненной круговерти... Рене трижды, четырежды прав, когда говорит, что смерть не самое страшное!

Эльф перевел взгляд на молчаливого Норгэреля. Сказать? Или тот уже догадался? Как много ответов на старые вопросы и как много новых загадок, а день все не кончается.

– Нэо, – Аддари говорил шепотом, – может быть, спустимся? Эта башня... Я больше не могу!

– А я еще больше не могу, – вздохнул разведчик, – но Ларэна придется нести...

Вот и все – слово произнесено и стало реальностью. Роман видел, как вздрогнул Норгэрель, он еще не понял, что может забыть о своей болезни. Круг замкнулся – они бежали от смерти, догнали ее и убили. Завтра придет радость и ощущение победы, но сегодня они слишком огорошены и слишком устали.

– Я... Я и впрямь не смогу идти, – то ли сработала магия имени, то ли просто пришло время, но Ларэн очнулся и даже пытался сесть, правда, неудачно, – иногда мне снилась свобода... но никогда она не была такой...

Почему они молчат? Все четверо, хотя Вечность слишком мала, чтобы успеть сказать друг другу все, что разрывает души?

– Эта башня, – первым заговорил Аддари, ему проще, ведь он почти чужой, – она больше не опасна?

– Не опасна, – кивнул Лунный. Нэо видел, как ему трудно говорить, и не только потому, что он слаб и болен, – зеркало разбито, Грэдитара мертв, а башня – только застывшая грязь, притворявшаяся величием... Она отвратительна, это так, но и все... Мое имя вы знаете... А одного из вас зовут Астени...