Его Величество король Арции Пьер Седьмой поднялся и зажег свечу. Захотелось еще раз взглянуть на Анхеля и пересмотреть подарки. Самые ценные он велел сложить в детской – пусть первым, что видит сын и наследник, будут драгоценные вещи. Принц должен смотреть на золото, алмазы, меха, книги в тисненых переплетах...

Король-отец облачился в шелковый стеганый халат на лебяжьем пуху и вышел из опочивальни. Вышколенные гвардейцы в алых туниках с королевским гербом отдали честь и раздвинули скрещенные алебарды, освобождая проход. Повелитель Арции с наслаждением ступал по мягким коврам – подарку хаонгских негоциантов. Филипп Тагэре и Элеонора тонули в купленной роскоши, а поставщики имели наглость требовать денег за отпущенное в кредит. Пьер Седьмой Лумэн не потратил ни арга на отделку покоев принца – все оплачено благодарными подданными, избравшими единовременную трату вместо повышения налогов. Налоги, впрочем, все равно придется повысить, но избирательно. Трактирщики, которые согласятся бесплатно кормить в праздники гвардейцев, получат льготы.

– Виват Его Величеству! – начальник охраны принца Гаэльзского был свеж и бодр.

– Сегодня ненастная ночь, не правда ли, лейтенант? – Анхель был строг со знатью, даже жесток, но с воинами разговаривал охотно и милостиво. Пьер поступал так же.

– Да, Ваше Величество, – согласился лейтенант, – метель очень сильная.

Пьер величественно кивнул, стражи распахнули дверь, пропуская короля к сыну. Кормилица, медикус и две няньки, привыкшие к ночным посещениям, не спали, готовые вскочить и со всех ног броситься к младенцу, но в спальне Его Высочества было тихо.

– Когда последний раз меняли пеленки?

– Пол оры назад, Ваше Величество, – присела в реверансе цветущая деваха с огромной грудью.

– Хорошо, Нанетта, – король потрепал кормилицу по румяной бархатистой щеке и вошел к Анхелю, прикрыв за собой золоченую дверь. У изголовья колыбели горели розовые ароматические свечи, ребенок мирно спал. Отблески пламени играли на корешках старинных книг, ножнах атэвского кинжала, хаонгских безделушках. Пьер поправил и без того безупречно лежащее одеяльце, в умилении глядя на будущего арцийского короля. У него будет все, чего не было у его отца, – почет, власть, богатство и в придачу родовая красота Вилльо. Тартю ненавидел Аганна и Мо, но пусть Анхель вырастет высоким, стройным, светловолосым, сводящим женщин с ума одной улыбкой.

Собираясь уходить, король начертил над колыбелью Знак. В ответ раздался негромкий звук, прозвучавшей в уютной тишине неожиданно и зловеще. В опочивальне Его Высочества мяукнула кошка. Свечи задымились и погасли, и комнату залил резкий, холодный свет – вьюга прекратилась внезапно, словно кривой лунный клинок рассек нависшие над городом тучи. Кошка мяукнула снова – громче и злее, ей отозвалась другая.

Король замер, вслушиваясь в вязкую тишину. Неужели опять?! На этот раз шутник лишится головы, кто бы он ни был. Повелитель Арции не может выглядеть смешно и глупо, и Тартю, прежде чем кликнуть слуг, мысленно сосчитал до пятнадцати, чтобы успокоиться. Когда он крикнул, его голос прозвучал несколько раздраженно, не более того. Пьер был собой доволен, но его призыв остался без ответа. Взбешенный король повернулся к двери и столкнулся взглядом с маркизом Гаэтано.

Мириец стоял в позе байланте, вполоборота, заведя одну руку за спину и уперев в бок другую. Так вот почему никто не вошел. Все или куплены, или убиты! Король, затравленно озираясь, отступил к столу с подарками, где лежал атэвский кинжал.

– Чего вам нужно? – выдавил из себя Пьер, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Рафаэль Кэрна улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, холодный свет отражался в глазах байланте, превращая их в лунный лед. Пьер тонул в равнодушном сиянии, черные тени стекали с предметов, как стекает вода с прибрежных скал во время отлива. Было тихо и холодно, леденящая стужа вползала в комнату неотвратимо и равнодушно. Так в лес приходит зима, в город – ночь, в сердце – старость.

Темные пятна в углах проснулись и зашевелились, грациозно потягиваясь. Еще одна тень, обнимавшая ноги Рафаэля, лениво расправила зубчатые крылья, вновь сложила и сделала шаг вперед. Блеснули желтые глаза. Крылатая, сотканная из лунных теней кошка улыбалась той же улыбкой, что и байланте, улыбалась и шла вперед, изящно переступая черными, блестящими лапками, а перед ней струился холод. Еще несколько тварей двинулись к оцепеневшему Тартю. Они не спешили и больше не кричали. Острые морды скалились в усмешке, уши были прижаты, глаза изливали ненависть и презрение.

Окоченевшие пальцы разжались, выпуская бесполезный кинжал, король не мог ни кричать, ни двигаться, только смотреть, слышать и дышать. Черные твари спокойно стягивали кольцо, леденящее сияние перед ними стало нестерпимым, а за кошачьими спинами все тонуло в породившей их ночи. Мрак поглотил обитые шелком стены, стоявшего у двери улыбающегося человека, банкетки, ковры, стол с подарками. Не осталось ничего, кроме тишины, стягивающегося серебристого круга с колыбелью посредине и желтых вымораживающих глаз.

Король не знал, где кончается ужас и начинается холод, рук и ног он уже не чувствовал, а прилегающий к телу шелк превратился в ледяной панцирь, сердце тоже, казалось, обрастало льдом. Тартю не сомневался, что умирает, но на какой-то одним им ведомой границе желтоглазые чудовища остановились и, по-волчьи закинув головы, издали вкрадчивое мурлыканье. Перепончатые крылья тенями взметнулись вверх и сомкнулись над колыбелью. На короля кошки больше не смотрели, они пришли не за ним.

Звери замурлыкали громче, и раздался плач ребенка, сначала тихий и неуверенный, он становился громче и отчаянней. Анхель звал на помощь, но слышал его только отец, скованный по рукам и ногам ледяными путами. Ребенок заходился в крике, отделенный от всего мира темными крыльями и ледяным светом, и Пьер Тартю ничего не мог сделать. Даже умереть. Даже закрыть глаза и заткнуть уши.

Пытка длилась дольше, чем вечность, лунные лучи плясали между замершими бестиями, обливая блестящие шкуры и равнодушные узкие морды серебром. Зима, ночь и луна правили свой бал, исчезло все, кроме света, смерти и порожденных ими тварей, властвовавших и карающих.

Детский плач дошел до предела и стал стихать, становясь тише и глуше, и наконец оборвался. Кольцо крыльев разомкнулось, желтые глаза вновь обратились на Пьера, словно приказывая запомнить. Шесть черных теней рванулись вверх, сливаясь со светом, и исчезли.

– Арде, – раздавшийся голос был тихий, усталый и пустой. В нем не было ни гнева, ни сожаления, но Пьер почувствовал, что вновь может двигаться и говорить. Еще не овладев полностью своим телом, король бросился к колыбели. Там лежал мертвый принц.

2896 год от В.И. 1-й день месяца Вепря. СВЯТОЙ ГОРОД КАНТИСКА

Из членов Конклава отсутствовали лишь двое. Кардинал Гвары и Набота Георгий отговорился тяготами зимнего пути и дурным самочувствием, хотя мужчины рода Мальвани славились своим здоровьем. Отсутствие же настоятеля монастыря Святого Эрасти Гидалского никого не удивило, последним из наследников Иоахиммиуса в Кантиске побывал владыка Фома, и было это три с лишним сотни лет назад. Ее Иносенсия оглядела без малого три дюжины преисполненных собственной значимости мужчин, собравшихся по настоянию кардинала ифранского. Анастазия не сомневалась, что речь пойдет о Святом походе против оргондских и эландских еретиков. Верный Бекко был в Мунте, но у Анастазии хватало прознатчиков и без мирийца. Предстоятельница была прекрасно осведомлена о позоре, постигшем Паучиху и прельстившегося ее золотом Архипастыря Анатолия, давшего добро ортодоксам на вступление в светскую войну.