Шофёр этой машины вдруг обратился ко мне и предложил с ним покататься. Я спросила, чья это машина. Он ответил: "Поэта Маяковского". Когда я сказала, что именно Маяковского я и жду, шофёр очень испугался и умолял меня не выдавать его.

Маяковский, объяснил мне шофёр, велел ждать его у Художественного театра, а сам, наверное, заигрался на бильярде в гостинице "Селект"».

Сразу вспоминается, что день знакомства Владимира Маяковского с Татьяной Яковлевой тоже завершился поездкой на автомобиле, но какой! Приведём ещё раз фрагмент из книги Бенгта Янгфельдта:

«…он предложил проводить её домой. В такси было холодно, и он снял с себя пальто и укрыл ей ноги. “С этого момента я почувствовала к себе такую нежность и бережность, не ответить на которую было невозможно”, – вспоминала Татьяна».

На этот раз ни «нежности», ни «бережности» Маяковский не проявил, он вообще забыл о том, что обещал «отвезти» свою новую знакомую «к Катаеву», и играл в бильярд.

Вернёмся к воспоминаниям Вероники Полонской:

«Я вернулась в театр и поехала к Катаеву с Яншиным. Катаев сказал, что несколько раз звонил Маяковский и спрашивал, не приехала ли я. Вскоре он позвонил опять, а потом и сам прибыл к Катаеву.

На мой вопрос, почему он не заехал за мной, Маяковский ответил очень серьёзно:

– Бывают в жизни человека такие обстоятельства, против которых не попрёшь. Поэтому вы не должны меня ругать…

Мы здесь как-то сразу понравились друг другу, и мне было очень весело. Впрочем, кажется, и вообще вечер был удачный.

Владимир Владимирович мне сказал:

– Почему вы так меняетесь? Утром, на бегах, были уродом, а сейчас – такая красивая…

Мы условились встретиться на другой день».

Причину внезапной возникшей влюблённости Маяковского Александр Михайлов объяснил так:

«Не сыграла ли тут роль – помимо женственности и обаяния молодой актрисы – ещё и то обстоятельство, что она оказалась внешне очень похожей на Татьяну Яковлеву? Подруга Полонской, актриса МХАТ Михайловская, встретившись несколько лет спустя с Яковлевой в Париже, была поражена их сходством. Она только отметила разницу в росте. Как бы там ни было, после знакомства на скачках начались встречи Маяковского с Полонской».

Сейчас, пожалуй, уже невозможно с точностью установить, кому именно посвящалось четверостишие из неоконченного стихотворения Маяковского:

«Любит? Не любит? Я руки ломаю

и пальцы / разбрасываю, разломавши

так рвут загадки и пускают / по маю

венчики встречных ромашек».

Чьим чувством к нему интересовался в этих строках поэт? Татьяны Яковлевой? Или Вероники Полонской?

Как бы там ни было, но на следующий день (после ипподрома и вечеринки у Катаева) они встретились. Маяковский пригласил Веронику в гости – в свой, как он его называл, «рабочий кабинет».

«Я была очень удивлена, узнав о существовании его рабочего кабинета на Лубянке.

Дома у себя – на Лубянке – он показывал мне свои книги. Помню, в этой комнате стоял шкаф, наполненный переводами стихов Маяковского почти на все языки мира».

Через несколько дней Маяковский уехал в Ленинград, где 21 мая вместе с другими ленинградскими писателями встречал в порту писателя Бруно Ясенского (Виктора Яковлевича Зисмана).

Ясенский был выслан из Франции за роман «Я жгу Париж», написанный в ответ на памфлет Поля Морана «Я жгу Москву» (в которой была описана «семья» Бриков и Маяковского). Среди встречавших была и Анна Абрамовна Берзинь, обожавшая, как мы помним, поэта Сергея Есенина.

В тот же вечер в Европейской гостинице состоялся банкет в честь прибывшего гостя. 26-летний ленинградский поэт Виссарион Саянов вспоминал:

«У входа в банкетный зал Маяковского встретил модный литератор, смазливый, самонадеянный, в новеньком с иголочки костюме, распространяющий вокруг себя благоухание крепких духов. Десять минут назад Маяковский говорил мне о нём как о пошляке, как о бездарности, и вот неожиданно он первым повстречался нам…

Но сейчас Маяковский был настроен благодушно.

– Вы стали очень красивы, – с ласковой иронией сказал Маяковский, обращаясь к модному литератору, окружённому восторженными почитательницами.

Модный литератор обиделся, выпятил петушиную грудь и зло сказал:

– Чего нельзя сказать о вас, Владимир Владимирович…

Маяковский выпрямился, глаза его снова стали озорными, насмешливыми.

– Вот поэтому-то я и просил издательство, чтобы к моей книге приложили ваш портрет: авось, больше покупать станут».

После окончания банкета – уже поздно вечером – вместе с Бруно Ясенским Маяковский отправился в Москву.

Там его ждала Вероника Полонская, которая впоследствии написала:

«Я стала бывать у него на Лубянке ежедневно. Помню, как в один из вечеров он провожал меня домой по Лубянской площади и вдруг, к удивлению прохожих, пустился на площади танцевать мазурку, один, такой большой и неуклюжий, а танцевал очень легко и комично в то же время».

Весной и летом 1929-го Маяковский посвящал своё время не только Веронике Витольдовне Полонской. Он писал стихи, выступал на самых разных диспутах и прочих мероприятиях. Об этом – в воспоминаниях Натальи Брюханенко:

«28 мая Маяковский пригласил меня провести с ним вечер и для начала пойти в Институт журналистики, где он должен выступать…

Когда мы пришли в клуб, на сцене шла так называемая официальная часть торжественного вечера. А в артистической ожидали начала концерта актёры, певцы и музыканты.

Маяковского попросили тоже подождать, но он возмущённо заявил, что будет читать стихи только в официальной части, сейчас же после доклада. Он растолковал, что он не концертный чтец-декламатор, и наотрез отказался выступать вместе с князем Игорем и Кармен».

В ту пору у Маяковского было ещё одно важное дело – надо было реформировать лефовское сообщество. Ведь пока он разъезжал по заграницам, в Лефе верховодили Брики. И поэт-конструктивист Николай Адуев уже пророчески восклицал:

«Вам недолго царствовать, дорогой мистер Леф!

Адью – до ближайшей схватки!»

Но Маяковский всё ещё продолжал верить, что кардинальные реформы смогут спасти Леф. Идея создать вместо Левого фронта искусств Революционный фронт (Реф), появившаяся в мае-июне 1929 года, привела к раздумьям и шумным обсуждениям. В протоколе организационного собрания говорилось: