Проснулась я резко, все еще слыша отголоски этого плача. Я лежала в мешанине одеял, змеей обернувшись вокруг Джейми, и на нас сквозь сосновые ветки падали холодные снежинки.

Ресницы смерзлись, лицо было мокрым от талого снега. Спросонья я потянулась к Джейми; он пошевелился и закашлял, сотрясаясь под моими руками. И тут я вспомнила все: Джосайю и его брата, ферму Бердсли, призраков Фанни, вонь нечистот и гангрены, пороха и сырой земли. И блеяние коз, до сих пор звеневшее в голове.

Сквозь пелену снега донесся тихий писк, и я рывком села, сбрасывая одеяла с льдистой россыпью. Это не коза. Совсем не коза!

Разбуженный мною Джейми резко откатился в сторону и встал на четвереньки, озираясь из-под спутанных волос в поисках неведомой угрозы.

– Что такое? – хрипло спросил он и потянулся за лежащим неподалеку кинжалом.

– Не знаю. Шум какой-то. Слышишь?

Он поднял голову, прислушиваясь, и болезненно дернул кадыком. Я уже ничего не слышала, кроме падающих с деревьев капель, а вот Джейми отчего-то изменился в лице.

– Вот.

Он ткнул пальцем мне за спину. Я встала на колени и увидела кучку тряпья футах в десяти от прогоревшего костра. Писк раздался снова, уже громче.

– Иисус твою Рузвельт Христос! – невольно вырвалось у меня. Я бросилась к свертку и стала торопливо распутывать слои ткани. Ребенок был еще живым – ведь плакал же! – но не шевелился.

Крошечное лицо и лысый череп были синюшно-белыми, кожа – сморщена, как кожура высохшей ягоды. Я поднесла к его носу ладонь и почувствовала слабое влажное тепло. Младенец приоткрыл рот в мяукающем плаче и крепче зажмурил глаза, словно не желая видеть этот опасный мир.

– Святый Боже! – прохрипел Джейми и наскоро перекрестился. – Где эта женщина?

Ужасаясь состоянию ребенка, я не думала о том, откуда он взялся. На разговоры нет времени. Ребенок слабо шевельнулся, но ручки у него были холоднее льда и отливали фиолетовой синью.

– Потом разберемся… Джейми, подай мою шаль! Бедняжка совсем замерз.

Я торопливо расстегнула лиф платья и прижала ребенка к обнаженной груди, еще теплой со сна. Ветер обсыпал снегом голые плечи и шею. Дрожа от холода, я сгорбилась и набросила на ребенка сорочку. Джейми завернул меня в платок и обнял нас, крепко прижимая к себе, чтобы поделиться своим жаром.

Он оказался куда теплее меня, потому что горел в лихорадке.

– Господи, ты как себя чувствуешь?..

Он был ужасно бледным, с красными глазами, но вроде бы держался.

– Все нормально. Где она? Где та женщина?

Похоже, что ушла. Козы лежали вповалку; дюжина желтых глаз с любопытством глядела на нас, напоминая о недавнем сне.

Миссис Бердсли исчезла, и на место, где она лежала, указывал только клочок примятой травы. Должно быть, когда начались роды, она отошла подальше, потому что возле костра не было никаких следов.

– Это ее ребенок? – спросил Джейми. В горле у него клокотала мокрота, но дышал он уже легче.

– Наверное. Иначе откуда бы он здесь взялся?

Баюкая малыша, я окинула лагерь взглядом. Если миссис Бердсли и ушла в лес, следов не осталось. Снег оседал на ветках и на землю почти не падал, а осыпавшиеся сосновые иглы схватились морозной коркой.

– Она не могла уйти далеко без лошади.

Гидеон и моя кобыла стояли под елью, грустно прижимая уши. Увидев, что мы встали, жеребец топнул и нетерпеливо заржал, обнажая желтые квадратные зубы – за ночь он проголодался.

– Да иду я, паршивец, иду… – Джейми отпустил нас, вытирая нос согнутыми пальцами. – Она не взяла коня, потому что хотела уйти тайно. Лошади подняли бы шум и разбудили меня. Надо бы их покормить. Саксоночка, малыш выживет?

– Сейчас согреется, – заверила я. – Правда, он скоро тоже проголодается.

Ребенок завился червяком и слепо зашарил по моей груди. Это чувство оказалось настолько знакомым, что соски невольно затвердели, и меня будто ударило током, когда младенец нашел желаемое и плотно обхватил губами.

Я удивленно вздрогнула, и Джейми приподнял бровь.

– Он… хмм… Уже проголодался.

– Понятно. – Джейми оглянулся на коз, которые поднимались со своего лежбища и недовольно блеяли. – Подожди немного, хорошо?

Мы захватили с фермы пару тюков сена, Джейми развязал один и рассыпал перед козами и лошадьми, потом вытащил из влажной кучи одеял мой плащ и набросил мне на плечи, достал деревянную чашку и решительно зашагал к пасущимся козам.

Ребенок сосал все сильнее, изо всех сил вцепившись мне в грудь. С одной стороны, это радовало, значит, малыш здоров, вот только ощущения были довольно неприятными.

– Не то чтобы я против, – сообщила я ребенку, пытаясь отвлечь нас обоих. – Но я не твоя мама. Уж прости.

Где, черт возьми, ее носит! Никаких следов Фанни Бердсли, не говоря уже о причинах ее столь внезапного исчезновения посреди ночи.

Что же с ней случилось? И зачем она прятала беременность под складками шалей и платков – между прочим, довольно успешно?

– Почему она нам не сказала? – пробормотала я, прижимаясь губами к макушке ребенка. Тот елозил все тревожнее, и я принялась его укачивать. Может, боялась, что Джейми не возьмет с собой женщину на сносях? В общем-то, я понимала ее нежелание оставаться в том доме…

Однако почему тогда она бросила ребенка? Или не бросила?.. По спине побежали мурашки, когда я представила, как некто – например, пантера – утаскивает женщину в кусты. Потом здравый смысл взял свое.

Допустим, хищная кошка или медведь могли подобраться к нам с Джейми незамеченными – мы слишком устали, – однако козы и лошади наверняка бы всполошились. А еще дикий зверь в поисках добычи предпочел бы лакомую детскую плоть, а не жесткое мясо взрослого.

А если в ее исчезновении виновен человек, то почему он не взял младенца?

Я повертела головой, принюхиваясь. Роды – действо грязное, и его запахи были мне знакомы. От ребенка, например, пахло кровью и околоплодными водами, но ветер был чист, в нем ощущался только козий помет, лошадиный навоз, горьковатые нотки древесной золы и крепкий аромат гусиного жира и камфоры от одежды Джейми. И все.

– Что ж, ладно, – сказала я вслух, мягко укачивая ребенка. – Рожать она ушла в лес. Либо сама, либо ее кто-то заставил. Но если ее кто-то забрал, зачем ему утруждаться и возвращать тебя к костру? Проще было либо взять с собой, либо оставить там. Ой, прости, не хотела тебя расстраивать. Ш-ш-ш, милый, ш-ш-ш.

Ребенок уже согрелся и стал замечать прочие неудобства этого мира. Он выплюнул пустую грудь и недовольно захныкал. К счастью, подошел Джейми с парящей чашкой козьего молока и относительно чистым платком. Свернув из него подобие соски, он окунул ее в молоко и сунул мокрый кончик ткани в открытый рот младенца. Писк сразу же утих, и мы с облегчением выдохнули.