— Легионеры! Запомните раз и навсегда: это не моя личная война! Может быть, вы считаете, что было бы гораздо разумнее отступить и ждать, пока сотни тысяч германцев окажутся у границ римской провинции? Глупо было бы дать огню разгореться, а затем прилагать огромные усилия, чтобы потушить его. Сейчас у нас есть силы и средства, чтобы не дать племени германцев набрать силу. Вот почему мы оказались так далеко на севере! Вот почему мы защищаем Рим здесь, далеко от границ одной из римских провинций. Мы сражаемся за свой народ и за свое государство! Легионеры! Я хочу, чтобы вы знали: вашему полководцу плевать на слухи о том, что вы якобы собираетесь сначала ослушаться моих приказов, а затем поднять мятеж. Ведь мне прекрасно известно, что полководец, против которого солдаты подняли бунт, сам повинен в этом, поскольку он что-то сделал неправильно. Причины могут быть самые разные: от него могли отвернуться боги или жажда наживы могла ослепить его. Но я уверен, что вся моя жизнь является доказательством моей бескорыстности и самоотверженности! А славная победа над гельветами в очередной раз подтвердила, что военное счастье на нашей стороне и боги благоволят вашему полководцу!

В голосе Цезаря слышалась насмешка. Слегка прищурив глаза и плотно сжав тонкие губы, проконсул надменно смотрел куда-то вдаль, поверх голов легионеров. Глядя на выражение его лица, можно было подумать, что он презирает весь мир, всех богов, жизнь и смерть. Казалось, что все земное ему чуждо. В тот момент я понял, что Цезарь в самом деле особенный, не такой, как все.

— Я собирался пробыть в Весонтионе еще несколько дней, — продолжил он наконец. — Но ввиду сложившихся обстоятельств я отдам приказ покинуть лагерь сегодня же ночью, после четвертой ночной стражи. Я хочу как можно быстрее понять, какое чувство победило в сердцах моих отважных солдат — стыд и сознание своего долга или позорный страх перед недостойным соперником. Если легионеры откажутся выполнить мой приказ, то я выступлю со своим десятым легионом, потому что в солдатах десятого легиона я никогда не сомневался и впредь буду набирать воинов для своей личной гвардии только из их числа!

Цезарь сошел по деревянным ступеням со своего помоста на землю. Один из преторианцев откинул полог, закрывавший вход в палатку. Проконсул исчез внутри. Он велел рабу позвать меня и попросил составить ему компанию. Цезарь был вне себя от гнева. Похоже, Фортуна отвернулась от него. Может быть, это произошло из-за того, что проконсул решил спорить с самими богами? Неужели он переоценил своих офицеров? Неужели Цезарь просчитался и действовал слишком самоуверенно? Возможно, его подчиненные начали завидовать его славе, удаче и могуществу? Гай Юлий Цезарь всегда относился с презрением и в то же время ненавидел людей и обстоятельства, которые могли помешать осуществлению его планов. Со скоростью, от которой захватывало дух, он тянул по полю мировой истории свой огромный плуг, прокладывая гигантские борозды. Я прекрасно понимал: только смерть сможет остановить его и помешать вспахать столько, сколько он задумал.

— Почему удача отвернулась от меня, друид? Если ты знаешь ответ на этот вопрос, то поделись со мной своей мудростью.

— Ты слишком быстро орудуешь веслами, Цезарь, и удивляешься при этом, почему другие за тобой не поспевают. Зачем им напрягаться, если они знают, что победителем все будут считать только тебя одного? Именно тебе достанется вся слава.

— Да, — задумчиво сказал проконсул, — четыреста пятьдесят лет назад Брут убил последнего тирана[55]. Но каких результатов добились мы благодаря республике и введению должности консула? Та же самая тирания! Только теперь это тирания республиканского законодательства. Не зря имя Брута ассоциируется с беспросветной глупостью!

Проконсул замолчал. Если бы он только мог, то немедленно начал бы битву против Ариовиста. Одной из удивительных способностей Цезаря являлось его умение ставить себя и других в такое положение, из которого был только один выход. И он, как правило, оказывался не из легких.

— Как ты думаешь, друид, как поведут себя легионеры, когда я отдам приказ покинуть Весонтион?

— Они последуют за тобой, Цезарь. Теперь твои солдаты готовы корчиться в пыли у твоих ног и извиваться, словно мерзкие черви, стараясь доказать, будто они никогда не помышляли о мятеже, ни мгновения не сомневались в тебе и не впадали в панику, слушая рассказы кельтов о свирепых воинах Ариовиста. Подойди сейчас к любому легионеру, и он скажет тебе, что готов сражаться за Рим и римский народ.

— Что ты хочешь этим сказать, друид? Неужели ты говоришь это, надеясь завоевать мою симпатию при помощи бессмысленной лести?

— Поступать так было бы крайне глупо. Ведь всего лишь через несколько мгновений ты сам узнаешь, как твоя речь подействовала на легионеров.

В самом деле, через некоторое время один из преторианцев, стоявших у входа на страже, сообщил, что к проконсулу пришел Луций Сперат Урсул. Войдя в палатку, примипил поклонился Цезарю и поблагодарил его от имени всего десятого легиона за столь высокое мнение, высказанное во всеуслышание. Позже я узнал, что в подобных ситуациях центурионы всегда говорили не о похвале, а именно о высоком мнении. Если бы Луций Сперат Урсул сказал, что Цезарь похвалил его солдат в своей речи, то это могло бы быть воспринято как хвастовство.

Центурионов можно назвать сердцем любого легиона. Они пробились наверх с самого низа исключительно благодаря своему мужеству, выносливости и отваге. Поскольку ни один из них не происходил из знатного рода, у них не было ни малейшего шанса сделать карьеру на гражданской службе. Поэтому единственной возможностью для них добиться чего-либо являлся легион. Центурионы гордились тем, что они живут как настоящие мужчины. Важнее всего для них было уважение со стороны легионеров, а также признание офицеров, занимавших более высокое положение, которые, в свою очередь, делали все возможное, стараясь угодить своему полководцу.

— Цезарь, мы с нетерпением ждем, когда нам представится возможность доказать свою преданность в бою. Десятый легион готов идти за тебя в огонь и в воду.

Проконсул подошел к примипилу и взял его за руку.

— Благодарю тебя, Луций Сперат Урсул. Знай: с этого момента ты в особой милости у Цезаря. Если у тебя или у твоих родных есть желание, которое мог бы выполнить один из Юлиев, ты можешь, не стесняясь, обращаться ко мне.

Похоже, для бывалого центуриона такие слова проконсула оказались полнейшей неожиданностью. Он смутился и был явно тронут. Судорожно сглотнув подступивший к горлу ком, примипил громко откашлялся. Затем он поклонился и сказал:

— Цезарь, я не заслужил такой чести и не вправе обращаться к тебе с какими-либо просьбами потому, что всего лишь выполняю свой долг. Таковы обязанности примипила, и я не хочу получать никакого вознаграждения, кроме причитающегося мне жалованья. Если же ты решишь наградить меня за добросовестное выполнение моих обязанностей, то это будет означать, что ты, Цезарь, считаешь, будто мое желание должным образом выполнить свой долг является чем-то необычным. Такое отношение не только оскорбит меня, но и даст легионерам повод относиться ко мне с меньшим почтением. Я же не хочу, чтобы это произошло.