Весть о смерти О.М. разлетелась довольно быстро и широко. Надежда Яковлевна написала в Воронеж Наташе Штемпель, а Эмма Герштейн – в Ленинград Рудакову и Ахматовой.

В «Листках из дневника» Анны Ахматовой есть такое место: «В начале 1939 года я получила короткое письмо от московской приятельницы. “У подружки Лены родилась девочка, а подружка Надя овдовела”, – писала она».[770]

Московская приятельница – это Эмма Григорьевна Герштейн, подружка Лена – Елена Константиновна Гальперина-Осмеркина, девочка – дочь Осмеркиных Лиля, родившаяся 30 января 1939 г. «Подружка Надя» – Надежда Яковлевна Мандельштам[771].

Встретив в скверике у Казанского собора Тынянова, Ахматова поделилась новостью с ним: «Осип умер», – только и произнесла[772].

«Слыхали ли Вы, что умер О. Мандельштам?» – спрашивал 9 марта 1939 г. литературовед А.Б. Дерман А.Г. Горнфельда[773].

19 февраля об этом же М.М. Шкапская спрашивала Е.Г. Полонскую: «Знаете ли Вы, что умер Мандельштам?»[774]

В тот же день Л.В. Шапорина записала в своем дневнике: «19 февраля 1939 г. Умер Мандельштам в ссылке. Кругом умирают, бесконечно болеют – у меня впечатление, что вся страна устала до изнеможения, до смерти, и не может бороться с болезнями»[775].

Спустя месяц, 20 марта, – запись о том же самом в дневнике Л. Андреевской (жены Б.М. Энгельгардта):

Двадцать седьмого марта об этом же А.В. Звенигородскому писал Е.А. Архиппов[777].

Две записи о смерти О.М. есть в дневнике Э.Ф. Голлербаха за 1939 год:

25 июля 1944 года, как о чем-то общеизвестном, говорил о смерти О.М. Михаил Зощенко, причем не где-нибудь, а в беседе с сотрудником Ленинградского управления НКГБ[781].

…А вот официальное свидетельство о смерти О.М. заставило себя долго ждать.

В июне 1940 года А.Э. Мандельштама вызвали в ЗАГС Бауманского района и вручили ему для вдовы свидетельство о смерти старшего брата: возраст – 47 лет, дата смерти – 27 декабря 1938 года, причина смерти – паралич сердца и артериосклероз. В своих мемуарах Надежда Яковлевна недоумевала, почему ей вдруг оказали такую милость и выдали свидетельство о смерти?

Вероятнее всего, здесь сработал ее собственный запрос, посланный 7 февраля 1939 года в Главное управление лагерей НКВД, то есть через два дня после получения почтового извещения.

Но еще за три недели до этого – 19 января 1939 года, – не зная наверняка, но уже догадываясь о смерти мужа, Н.М. обратилась к новоназначенному наркому внутренних дел Лаврентию Берия с чисто «мандельштамовским» по своим тону и дерзости письмо: «Мне неясно, каким образом велось следствие о контрреволюционной деятельности Мандельштама, если я – вследствие его болезни в течение ряда лет не отходившая от него ни на шаг – не была привлечена к этому следствию в качестве соучастницы или хотя бы свидетельницы.

Я прошу Вас: Наконец, проверить, не было ли чьей-нибудь личной заинтересованности в этой ссылке. И еще – выяснить не юридический, а скорее моральный вопрос: достаточно ли было оснований у НКВД, чтобы уничтожать поэта и мастера в период его активной и дружественной поэтической деятельности»[782]

Не исключено, что за фразой о «личной заинтересованности» прячется фигура Николая Костарева.

В письме в ГУЛАГ Надежда Яковлевна просит уже только об одном – об официально заверенной дате смерти мужа. При этом установленный ею интервал – от 15 декабря 1938 года до 10 января 1939 года – скорее всего, соответствует штемпелям на денежном переводе (очевидно, телеграфном), обозначающим дату его поступления в лагерное почтовое отделение и дату его отправки обратно в Москву.

По этому письму был сделан из Москвы соответствующий запрос, ответом на который явились служебная справка от 25 июня и официальный ответ (август 1939 года) на бланке Севвостлага НКВД[783].

Самое удивительное, что не была оставлена без ответа и жалоба Н.Я. Мандельштам Л.П. Берии (с его приходом в НКВД поначалу наметился некий спад репрессий и даже небольшой поток возвращающихся из лагерей).