Звери говорили и говорили о том, насколько жесток человек, как много в нём зла и что рано или поздно Всевышний должен наказать людей за то, что, нарушив главную заповедь жизни, те начали убивать друг друга.

И Боги поняли, причина бед человека в самом человеке. Тщеславие, страсть быть превыше других, они привели к потребности иметь больше, чем надо. Как итог появилась зависть, зло захватило людей настолько, что те перестали принадлежать самим себе.

Обо всём этом думал, стоя у окна, Алексей Дмитриевич.

Легенда, когда-то придуманная эвенками о том, как Боги, посетив землю, были крайне озабочены тем, что стало с созданной ими планетой и как распорядился домом своим человек, вернула его к мысли о Гришине, Лемье и Ленковском.

«Сволочи, они и есть сволочи», — подумал Ростовцев, глядя на то, как резвятся за горизонтом лучи восходящего солнца.

Но уже в следующее мгновение, забыв, что в кабинете он не один, произнёс: — И вечный бой, покой нам только снится.

— Вы это к чему, Алексей Дмитриевич? — спросила стоявшая в двух шагах от Ростовцева Ольга.

— Прожит день, а кажется, целая жизнь.

— Так говорите, будто жалеете, что всё столь удачно завершилось.

— Жалею? — смех Ростовцева заставил вздрогнуть стоявший по правую руку цветок. — Я, голубушка, как и все здесь присутствующие, нахожусь в состоянии некоторой тоски. И знаете почему?

— Почему?

— Потому, что прочитанная книга закрылась. Вместе с ней исчезла одержимость, поддерживаемая желанием сделать сказку вечной. Ещё минута, и одноликость бытия вступит в свои права. В этом и есть обуявшая меня тоска.

В остальном жизнь прекрасна. Таинство времени захватывает дух, это означает, что человеку следует делать выбор. Направо пойдёшь — коня потеряешь, налево — потеряешь себя, пойдёшь прямо — жизнь проживёшь в покое и радости. Вот вы какой бы выбрали путь?

Не ожидая, что вопрос будет адресован ей, Ольга растеряно повела плечами.

— То-то и оно!

Развернувшись лицом к окну, Ростовцев, протяжным вдохом втянув в себя очередную порцию воздуха, смачно чмокнул, словно пробовал тот на вкус и, прикрыв оконные створки, развёл руки в стороны.

— Быть или не быть? Вот в чём вопрос. Мы отвечаем — быть, подводя итог наших с вами приключений!

— Чего его подводить? — взяв на себя право выразить мнение присутствующих, произнёс Виктор. — Он здесь, на диване, на столе и даже на полу.

Пройдясь взглядом по картинам, а также разложенным в центре стола иконам, Рученков, взяв с кресла первый попавшийся на глаза футляр, скорее из любопытства, чем из иных побуждений, нажал на кнопку запирающего устройства.

Вспыхнувшему в глазах людей восторгу было суждено стать апофеозом всего, что было пережито за долгие ночи размышлений над тем, что несколько часов назад казалось несбыточной мечтой. Сказка на глазах превращалась в реальность, подтверждением чему стал в виде извивающейся змеи золотой браслет. Россыпь по спине алмазов, украшенная белым золотом чешуя и вставленные вместо глаз два кроваво — красных рубина делали рептилию похожую на символ зла. Казалось, ещё мгновение и змея вцепится в ладонь Рученкова всеми своими многочисленными зубами.

Виктор словно почувствовал спрятавшуюся в браслете энергетику, сунул тот в футляр.

— Змея должна жить в клетке.

— Верно, — поддержал Рученкова Алексей Дмитриевич. — Держать страх на привязи не так просто, как кажется, посему остаётся благодарить судьбу за то, что та перевела всех здесь присутствующих из разряда, привитых в разряд избранных. И поверьте мне на слово, ради этого стоит жить. Не просто жить, а ощущать себя человеком. Имеется в виду человеком с открытой душой и большим сердцем.

Слушая Ростовцева, Илья мог ожидать чего угодно, но только не того, что тот начнёт говорить о «привитых» и «избранных».

Отсюда и реакция.

«Откуда Алексею Дмитриевичу известно о том, о чём говорил отец с сыном за несколько часов до его кончины? И почему тот вспомнил об этом сейчас, когда, казалось бы, всё на сто раз сказано — пересказано? Что это стечение обстоятельств или намёк на то, что все мы связаны одной невидимой нитью?»

Поборов выброс лавы волнений, Илья предпочёл не задавать Ростовцеву вопросов, связанные ни с тайником, ни с архивом, ни с тем всеобщим ликованием, что начало сотрясать сердца тех, кто находился в кабинете. Предчувствие праздника ощущалось во всём: в сверкании глаз, в безудержности смеха, в поздравлениях друг друга, и в особенности тех многочисленных объятий и поцелуев, что захлестнули Веру Ивановну, Ольгу и Лизу.

— Это дело надо обмыть! — воскликнул Виктор. — Вера Ивановна, в этом доме найдётся хоть одна бутылка шампанского? Душа праздника требует, а душу обижать — грех.

— Конечно, — спохватилась Вера Ивановна. — Как я могла забыть!

Поднявшись, хозяйка дома жестом дала понять Илье, чтобы тот шёл за ней.

Подойдя к шкафу, она, распахнув обе створки, указала на стоявший в углу ящик с шампанским.

— Отец припас для такого случая. И ещё он хотел, чтобы Алексей Дмитриевич выкурил сигару, настоящую гаванскую, ту самую что, когда — то подарил ему Александр Иванович.

Голос Веры Ивановны дрогнул. и все подумали, что последуют слёзы, придётся утешать, выражать сочувствие.

Каково же было изумление, когда измученная горем женщина вдруг воскликнула: «Ну что, же вы стоите? Столько лет ждать праздника и вдруг затихли.»

Хохот был сравним с взорвавшейся петардой. Не было только взметнувшихся под потолок огней и возгласов ликования, всё остальное, вплоть до поцелуев и объятий, воспринималось, как неотъемлемая часть всеобщего торжества. И никто с этим ничего поделать не мог, потому что исходило торжество не от ума, не от сердца и даже не от души, ликовал человек, совокупив радость победы с тем, что жило в нём до сих пор.

И только когда Алексей Дмитриевич произнёс: «Господа!»

Всё вдруг стихло так же неожиданно, как и началось.

— Позвольте мне на правах старшего по званию произнести тост. Предлагаю поднять бокалы за то, что всё в этой жизни имеет цену. Цена ожиданий, надежд, разочарований. Любовь, потери её тому не исключение. Единственное, что не вправе требовать определения цены, это утрата близких. Ничто несравнимо с тем, что переживаем мы, живые, когда уходят те, кто составлял часть наших с вами жизней. Поэтому предлагаю выпить за тех, кто шёл к дню этому сквозь века, годы, дни. За Андрея Салтыкова, Фёдора Карпова, Матвея Соколова, за прадеда Элизабет, за её деда, отца и, конечно же, за Николая Богданова, сумевшего сделать то, что обещал сделать саму себе и сделал, но уже с нашей с вами помощью. Ура!!! Да храни вас господь!