Мы выбрали это место для нашей семьи несколько десятков лет назад. С тех пор как я побывала на могиле отца, смерть не пугала меня – приходя на кладбище, мы с Кливом порой спорили, какие надгробия хотели бы для себя. Мама ушла первой и ждала нас. Найдя подходящий камень, Алекс заказал на нем надпись – ее имя и годы жизни, его имя и год рождения. Через несколько лет мы выбили на этом камне год его смерти. После того, как я подрежу и подкормлю рододендроны, надо будет прополоть мирт, что вовсе не легко – надо выдернуть всю траву, не повредив деликатные корни растения. Я фанатично соблюдаю порядок у нее на могиле – так же, как она когда-то следила за своей внешностью. Я прихожу сюда не только на Рождество, в дни рождения или чтобы подрезать растения – я навещаю маму перед каждым серьезным событием в жизни: перед дальним путешествием, чтобы она благословила меня, в тяжелые минуты, чтобы попросить совета, когда рождаются внуки – чтобы разделить радость.

Внимательный читатель уже, наверное, думает: почему же я говорю о том, что навещаю маму, а не их обоих? Я объясню: хотя на камне стоят годы жизни Алекса в честь их полувекового брака, это был символичный жест уважения с моей стороны. Его прах – у его третьей жены, и она повсюду возит его с собой. В Нью-Йорке, например, она ставит урну на комод у кровати в окружении церковных свечей и свежих цветов (как это принято у нее в стране). Но с тех пор как Алекс умер, ей нет покоя, и ему приходится много путешествовать: он упакован в аккуратный чемоданчик, который вызывает массу вопросов у службы безопасности в аэропортах, и ездит с ней повсюду: в Майами, на Филиппины, в Атлантик-Сити, в Лас-Вегас и куда только не занесет ее судьба. Превосходная судьба для останков скитальца! В душе он был цыганом, вечным изгнанником, и теперь он всегда в пути – ни к чему не привязан, нигде не укоренен, и судьбу его, как и при жизни, определяют женские капризы. Он вездесущ и вездеслед, проклятый Алый Первоцвет!

Но поскольку могилы – это символические места упокоения бессмертных душ, а не бренных тел, то Алекс покоится здесь же, на коннектикутском кладбище, поскольку тех, чьи судьбы были так прочно переплетены, как их с мамой, невозможно разлучить какой-то там смертью. Поэтому я говорю иногда, что это Их могила, и теперь я обращаюсь к Ним обоим. Какой пример Вы мне подали, говорю я Им, – несмотря на Вашу трусость, ненадежность, надменность, какую силу и практичность, какую волю к жизни Вы мне подарили! Теперь Вы под моей опекой, Вы стали моими послушными детьми, и воспоминания о Вас теперь повинуются моей воле – я могу стереть все темные места и сохранить в памяти только лучшее о Вас: Вашу щедрость, жажду счастья, Ваше эпическое гостеприимство. Спасибо Вам, любимые, говорю я Им, я никогда не устану благодарить Вас.

В декабре 2004-го мой лучший друг, мой дорогой товарищ, мой любимый муж, с кем мы прожили сорок семь лет, Клив Грей присоединился к моим родителям на коннектикутском кладбище – в месте, которое он выбрал для нас четверть века назад. Весной, когда земля очнется, у него тоже будут цвести рододендроны и мирт, его укроет надгробный камень и моя неусыпная забота. Навещая могилы близких, я постепенно поняла, что здоровая скорбь напоминает постепенное познание реальности; что как бы мы ни горевали, нам не следует желать возвращения близких – нам надо освободить в душе место, где мы будем любить их издалека. И главное, что я поняла – мы лишь частично можем осознать, что значили их жизни и что значили наши на их фоне. Но это осознание важнее всего остального: прежде, чем стать собой, нам, возможно, потребуется узнать их жизнь. Могила родного человека – это бесценно, особенно если в юности у вас их не было. Теперь мои Хранители покинули меня, и, подрезая рододендроны, я размышляю, что их нет, а я – единственная берегу их память. Груз воспоминаний и знаний лежит на моих плечах, и только мне решать, что с ними делать. Как это горько, как легко – наконец-то оказаться одной.

В первую очередь я хочу поблагодарить Энн Годофф, моего издателя и редактора, – ее энтузиазм вдохновлял и поддерживал меня, и она была моим наставником на протяжении всего пути. Так же я благодарна Лизе Дарнтон (издательство Penguin Press) – бесконечно терпеливому и увлеченному редактору.

Спасибо моему другу, Василию Рудычу, чьи безграничные познания в русской истории и культуре мне очень помогли, и моей дорогой подруге-полиглоту Наде Мичустиной, которая не раз приходила на помощь в трудную минуту. Столь же бесценной была помощь Джорджа Лечнера, историка культуры из Хартфордского университета, и моей соседки Лилиан Ловитт, которая превосходно умеет работать с фотографиями.

Я в неоплатном долгу у Доди Казанджян и Келвина Томкинса, авторов биографии моего отчима – их книга “Алекс” содержит множество рассказов и воспоминаний, из которых складывается наша (да и любая) семейная история. Во время работы над этим текстом я опиралась на их бережную хронику основных событий жизни Алекса. Кроме того, мне очень помогла его предыдущая биография работы Барбары Роуз – “Александр Либерман”.

Среди тех, кто поделился со мной своими воспоминаниями о родителях, мне хочется отдельно поблагодарить мою мачеху, Мелинду Либерман; Гитту Серени и Патрицию Грин, которые так поддерживали родителей в первые годы жизни в США; Сая Ньюхауса-младшего, центрального персонажа последних сорока лет жизни Алекса; Кросби Кафлина, друга и помощника в последние десять лет его жизни; и мою дорогую подругу Розамунд Бернье, которая знала моих родителей с 1944 года и много поведала об их мире. Я благодарю за рассказы о жизни и карьере моих родителей доктора Айседора Розенфельда, Ирвинга Пенна, Джеймса Трумана, Анну Винтур, Тину Браун, Чарльза Чёрчуорда, Даниэля Салема, Пьера Берже, Мари и Бернара д’Англжанов, Сьюзан Трейн, Клод Набокову, Эдмонда Шарль-Ру, Зозо де Равенель, лорда Сноудона, Люду Штерн, Уильяма Рейнора, Линду Прайс, Аню Каялофф, Мэри Джейн Пуль, Елизавету Свербееву, Сару Славин, Сьюзан Питерс, Грей Фой, Томаса Гинзбурга, Жан-Мишеля Монтиаса, Грейс Мирабеллу, Надин Бертин Стернс, Билла и Элен Лайман, Бетти и Франсуа Катру, Кэтлин Блюменфельд, Диану фон Фюрстенберг, Уэйна Лоусона, Оскара де ла Ренту, Алексиса Грегори, Андре Эммериха, покойную Деспину Мессинези, Жан-Пьера Фурно, ближайшего товарища Алекса по пансиону, и покойного Ричарда Аведона, моего дорогого друга. Наконец, я хочу поблагодарить моих редакторов из The New Yorker, которые опубликовали отрывки из этой книги, Тину Браун и Дэвида Ремника, за поддержку и участие.

Спасибо моей любимой подружке Габриэль ван Зуйлен за приют в Париже, за то, как она заботилась обо мне, пока я работала во Франции, и за бесконечный источник вдохновения.

Эта книга не была бы написана без поддержки музея Владимира Маяковского в Москве, директор которого, Светлана Стрижнёва, сообщила мне о существовании архива Татьяны Яковлевой. Сотрудники музея были бесконечно гостеприимны и внимательны, но особенно мне бы хотелось поблагодарить Наташу Андрееву и Адольфа Аксёнкина, которые оказали мне неоценимую поддержку в разборе и переводе архивных документов.

Наконец, я благодарю первых читателей этой книги, Джорджи и Анну Борхардт, которые поддерживают меня вот уже три десятилетия; мою дорогую Джоанну Роуз, с которой мы дружим полвека, моих остроглазых подруг: Маргерит Уитни, Карен Марту и Дженнифер Филлипс; и мою любимую троицу: Тадеуша Грея, Люка Грея и покойного Клива Грея – они помогли мне вырасти как писателю, а их любовь и мудрость защищают меня день ото дня.