были и другие источники. Она могла годами жить, пальцем о палец не ударив и сохраняя привычный уровень, а то и повыше. У нас раздельные счета, и у каждого – завещательное распоряжение в пользу супруга. Я проверил ее счет. Она сняла очень немного – примерно столько, сколько и я. Тогда же. И больше не трогала.

– По твоей логике получается, что и тебя тоже мы забросили на Трешку. Почему же я об этом ничего не знаю?

Я лишь отмахнулся от насмешки:

– Слушай дальше. С одной стороны: человек уходит быстро и надолго, оставив дом в беспорядке и взяв денег, как говорится, на карманные расходы.

Берет с собой оперативное снаряжение. Человек только что отработал большую операцию. Следовательно, внутренне он – еще на боевом взводе, не было времени расслабиться, он еще горит, дух его беспокоен, а тело успело уже в какой-то мере восстановиться. Это состояние и мне знакомо, и тебе самому, пожалуй, даже лучше.

Иванос слушал внимательно, не кивая головой утвердительно, но и не покачивая отрицательно, лишь время от времени шевелил губами, как бы пробовал на язык разумность и последовательность моих предположений; впрочем, это были уже не предположения, а уверенность.

– Человеку надо отключиться, – продолжал я, – от неожиданных и неприятных переживаний, касающихся его семейной жизни. Что выручает таких людей, как мы, в подобных обстоятельствах? Только одно: дело, серьезная работа. У нас с Лючаной никаких очередных дел не было, мы их и не искали – намеревались как следует отдохнуть. Но вот дело внезапно и настоятельно понадобилось. К кому она обратилась бы за содействием такого рода, если не к вам? И даже лично именно к тебе – потому что ты знаешь нас лучше, чем твои коллеги, с ними, с молодежью, мы не работали, а с тобой – да; и мы по той же причине знаем тебя и, значит, доверяем тебе больше, чем любому другому…

Тут Иванос перебил меня:

– Это все правильно. Но ты верно сказал – «обратилась бы». Вот в этом «бы» и все дело. Сослагательное наклонение. Оно никак не свидетельствует о факте.

– Ладно, – сказал я, – попробуем обойтись без «быканья». Вернемся к фактам. Номер первый: она позвонила тебе по закрытой связи и договорилась о встрече.

– Вот те раз! Откуда ты это взял?

– Ну, генерал! Скажи, откуда она тебе звонила? Ты, конечно, не преминул установить аппарат, с которого… Иначе было бы непрофессионально. И увидел, что она воспользовалась не домашней, поскольку у нас ее быть не должно, но обычной уличной установкой связи – потому что именно на такую установку показали твои приборы. И ты ее пригласил прийти для серьезного разговора.

– Сколько я тебя знаю, Ра – никогда еще ты не фантазировал в таких масштабах и столь безудержно. Давай дальше в том же духе. Как звали старушку, которую я – топориком?.. За что? Чтобы не рассказывала тебе страшных сказок?

– Ива, милый! Ты все-таки основательно отвык от нас. Ладно, внесу ясность, но с условием: моя откровенность не поведет к нежелательным для меня – и для Лючаны – последствиям.

– Ну сажать тебя под арест до выяснения или нет – я еще не решил… Хорошо, обещаю.

– Так вот. Люча не пользовалась никакой городской точкой – поскольку у нас дома существует своя, я ее сохранил с лучших времен, уцелевшие еще наши допуски дают нам право иметь такую аппаратуру, а из регистрационных списков она по какой-то странной случайности (тут он иронически усмехнулся) выпала. Оттуда, из моего кабинета, она и разговаривала с тобой, а как отвести твой поиск источника, перевести его на любой другой аппарат – этому нас учить не надо. На моей же установке, дорогой генерал, все разговоры пишутся по автомату и сохраняются вплоть до команды на стирание. Хочешь, чтобы я воспроизвел тебе весь ваш разговор? Он у меня в мике – для верности.

– Сукин ты сын, – проворчал Иванос. – Нарушаешь закон.

– Слушай, – сказал я, – а разве для нас когда-то существовали законы? Мы живем – и ты, и я, и любой такой же – не по законам, а по правилам игры. И я их ни в чем не нарушил. Или ты считаешь иначе? Тогда будем спорить. Только время-то уходит.

– Но это был, как ты говоришь, первый факт. А второй? Хочу быть в курсе всех твоих аргументов.

– Сделай одолжение. Второй заключается вот в чем: она просто не могла бы уйти, так и не оставив ни словечка – ну, хотя бы у Вратаря для передачи мне. Скорее всего, это были бы очень крутые и неприятные слова – но уж такова она: ей нужно, чтобы последнее слово всегда оставалось за нею. И она не преминула бы сделать это, если бы не та единственная причина, которая могла ее от этого удержать. Причина называется «Уровень секретности». То есть ее подключили к операции настолько закрытой, что даже сам факт ее ухода не должен был нигде фиксироваться. Потому что она отлично знала – да и ты, приятель, тоже, – что я уже по одной ее интонации понял бы достаточно много, это могло оказаться тем концом ниточки, ухватившись за который я стал бы разматывать весь клубок. А это ты считал недопустимым – поскольку я в деле не участвую. Она ничего не оставила потому, что ей запретили. А из всех, кто мог наложить такое табу – и кого она бы послушалась, – ты у меня идешь под номером первым.

– Да, – уронил он невесело. – Спасибо за высокое мнение. Ну ладно, был такой разговор. И приходила она сюда. Лично я ее и пригласил. У нее тогда была одна мысль: найти тебя. И она почему-то решила, что я в курсе дела, где ты можешь находиться. Ну, я помог ей – навел справки по ВВ-станциям и космопортам, а также и по внутренней сети. И доискался: выяснили, что ты удрал на Трешку. Она кинулась на ВВ. Оперкейс был с нею, да – это я теперь понял, когда ты мне сказал, а тогда я подумал – ну, нормально, бельишко там, косметика, зубная щетка… Мне тогда, откровенно говоря, не до того было – хватало другой зубной боли. Ну, вот, она поблагодарила и убежала. На ВВ-станцию, как я полагаю. И исчезла. Так что все твои идеи насчет закрытых операций и всего подобного на сей раз не