Отстраняя ее трепещущие пальцы, он спросил:

– А ты уверена, что должна будешь вернуться, если я…

– Да, – твердо произнесла она. – Уверена. Сжимая ее пальцы, он глядел на них так, как голодный смотрит на пиршественный стол.

– Значит, мы многого лишимся, если хоть разок попробуем, да?!

– Да, – печально отозвалась она. – Многого, очень и очень многого!

Отпустив ее руку, он сказал:

– Тогда уходи: я все-таки мужчина и не вынесу такого искушения!

Дуглесс и сама знала, что ей следует уйти, но она все медлила и снова попыталась положить ладонь на грудь Николаса.

– Уходи же! – повелительно выкрикнул он.

Она скатилась с кровати и выбежала из спальни. Примчавшись в комнату Гонории, она скользнула в постель, но уснуть не могла.

Итак, завтра мужчина, которого она любит, который значит для нее так много, что даже время не в силах их разлучить! – уезжает, чтобы жениться на другой! Что же будет делать Дуглесс, когда Николас привезет сюда свою красавицу жену? Уже за одно то, что все только и говорили о красоте Летиции, Дуглесс могла ее возненавидеть. Следует ли ей присесть в учтивом поклоне и поприветствовать ее?! И произнести что-нибудь вроде: «Надеюсь, вы получили достаточно удовольствия, находясь с ним? Он что, и с вами оказался столь же пылким любовником, каким был со мной?!»

И Дуглесс вообразила, как Николас и его очаровательная жена вместе смеются какой-то одним им понятной шутке. Она явственно представила себе, как Николас подхватывает Летицию на руки и уносит в их совместную спальню! И что потом – неужто они склонят головы над совместной трапезой и станут улыбаться друг другу?!

И Дуглесс изо всех сил саданула кулаком по подушке, так что Гонория даже вздрогнула во сне. Все мужчины – такие болваны! Они просто неспособны пройти мимо какого-то хорошенького женского личика! И когда какой-нибудь мужчина интересуется женщиной, то все, что он хочет о ней знать, это хорошенькая ли она! Ни один мужчина никогда не спросил, есть ли у женщины какие-то моральные принципы, честна ли она, добра ли, любит ли детей… Дуглесс представилось, как эта распрекрасная Летиция станет под самым носом Николаса мучить какого-нибудь щенка, а он и не заметит этого, потому что его дорогая, исполненная страсти Летиция устремит на него из-под ресниц блещущий похотью взор!

– Ох уж эти мужики! – пробормотала Дуглесс и тут же подумала, что к данному случаю это не относится: ведь Николас сегодня ночью не позволил ей соблазнить себя, ибо боялся ее потерять. И если уж это не любовь, то что же тогда любовь?

– А может, он попросту сберегал себя для Летиции? – пробормотала Дуглесс в подушку и залилась слезами.

Взошло солнце, а Дуглесс все плакала. Ощущение было такое, что она попросту не в силах остановиться. Гонория делала все, что в ее силах, чтобы ободрить Дуглесс, но ничто не помогало.

Дуглесс просто была не способна что-либо видеть, слышать, не могла думать ни о чем, кроме Николаса и красавицы, на которой ему предстояло жениться. Конечно, выбор у нее есть, страшный выбор, в общем-то, даже и не выбор, и одна только мысль о нем побудила ее еще пуще расплакаться. Она могла бы остаться жить в шестнадцатом столетии и смотреть на Николаса с женой, на то, как они болтают друг с Другом, как Летиции отвели почетное место в семейной иерархии! Конечно, она могла потребовать, чтобы Николас отказался от жены, иначе она, Дуглесс, его покинет! Но что в таком случае она стала бы делать?! Как смогла бы заработать себе на жизнь в этом шестнадцатом веке? Водить такси, что ли?! А может, стать секретаршей высокого ранга? Она довольно-таки хорошо управляется с компьютером! Но Дуглесс достаточно времени провела в елизаветинской эпохе и поняла, что женщина здесь не может существовать без мужчины! Она даже не может проскакать одна на лошади милю-другую, не опасаясь грабителей!

Но уйти от Николаса значило бы отдать его прямо в руки этой коварной Летиции?!

Так что же ей делать, если и уйти нельзя, и остаться невозможно? Конечно, она может соблазнить Николаса, а затем, проведя всего лишь одну дивную, исполненную страсти ночь, вернуться назад, в свой двадцатый век. Но без Николаса! Одна-одинешенька! С сознанием того, что уже никогда не увидит его! И она вообразила, как сидит у себя дома, в Мэне, и размышляет над тем, что все отдала бы, только бы глядеть на него, перемолвиться с ним словечком. Пусть спит хоть с сотней женщин, ей наплевать.

– Да, подобную ситуацию движение за освобождение женщин явно не принимает в расчет! – пробормотала она сквозь слезы. Апостолы движения за раскрепощение женщин утверждают, что женщине не следует позволять мужчине иметь любовные связи на стороне, наверное, именно поэтому, предположила Дуглесс, она и не желает, чтобы он женился на другой женщине!

Да, все или ничего! Если уж владеть им, то владеть безраздельно, и физически, и духовно! А бросить его – значит для нее, Дуглесс, абсолютное, вечное одиночество, а для Николаса и членов его семьи даже, возможно, и гибель!

Она мысленно перебирала всевозможные варианты, и чем больше думала, тем сильнее плакала. И так день за днем. Гонория заботилась о том, чтобы ее ежедневно одевали, уговаривала поесть, но аппетита у Дуглесс не было никакого. Ее вообще ничто не интересовало: все мысли были сосредоточены лишь на Николасе.

Сначала многочисленные обитатели дома Стэффордов отнеслись с сочувствием к слезам Дуглесс. Они понимали, почему она плачет, потому что видели, как они с Николасом смотрят друг на друга, как они касаются друг друга. Некоторые из них лишь вздыхали и вспоминали о собственной первой любви. И когда Николас уехал, чтобы организовать все для свадьбы, а Дуглесс осталась с разбитым от горя сердцем, они испытывали к ней сочувствие. Однако прошло уже несколько дней, а Дуглесс все не переставала плакать, и симпатии к ней поубавилось. В беседах друг с другом они уже спрашивали: да что же, собственно, хорошего в этой женщине? Леди Маргарет оделила Дуглесс всем на свете, а чем она ее отблагодарила? И где те новые забавы и песни, которыми, должна была развлекать их эта Дуглесс?!

На четвертые сутки леди Маргарет призвала Дуглесс к себе.

Ослабевшая от непрерывного поста и бесконечного слезоизлияния, Дуглесс стояла перед леди Маргарет понурив голову. Вся физиономия у нее опухла и покраснела, а щеки были мокры от слез.

Некоторое время, глядя на Дуглесс и прислушиваясь к ее тихим всхлипываниям, леди Маргарет хранила молчание, но затем распорядилась:

– Ну-ка, прекратите немедленно! Я устала от вашего плача!

– Не могу, – запинаясь проговорила Дуглесс. – Похоже, я просто не в силах остановиться!

Скорчив в ответ гримасу, леди Маргарет сказала:

– Да что же вы, совсем бесхарактерны, что ли?! Ведь мой сын, как дурак, вбил себе в голову, что любит вас!

– С этим я согласна, – промычала Дуглесс, – я его недостойна!

Тут леди Маргарет села и погладила Дуглесс по голове. Она слишком хороша знала своего младшего сына, знала, что слезы этой женщины просто разорвут его чрезмерно мягкое сердце! Ведь Николас уже сам начал думать, что не может исполнить свой долг и вступить в брак с женщиной из рода Калпинов! И ежели он, воротясь домой, обнаружит, что эта странная рыжеволосая девка без конца рыдает из-за любви к нему, то как же тогда будет с предстоящей свадьбой?! Она, леди Маргарет, всегда могла найти разумный подход к Киту, но Николас, как и его отец, был упрям. Она, разумеется, не думает, что Николас возьмет да и сотворит такое, но как все-таки быть, если он, увидев по возвращении красные глаза этой Дуглесс, вдруг попытается отказаться от женитьбы?!