– Волноваться?

– Думать о тебе.

Ее щеки тронул румянец, но шаги прозвучали еще ближе, и Нери легким ветерком выскочила в заднюю дверь, а я наконец смог поднять с пола клочок бумаги, беспечно перевернувший мой мир с ног на голову, и задуматься, откуда он мог взяться в смотрительском доме раньше, чем моя нога перешагнула этот порог. Впрочем, много времени на размышления тратить не понадобилось, потому что в окне, чьи створки вдруг поползли в стороны, раздвигаясь, показалась до боли знакомая рыжая голова.

Я поднял подорожную на уровень глаз лукавого проходимца и спросил:

– Твоя работа?

– Ну да. Я ведь ее написал. Или ты запамятовал?

– Я спросил о другом.

Натти принял обиженно-недоуменный вид, но тут же довольно ухмыльнулся.

– Ты понимаешь, сколько бед натворила твоя идиотская шутка?

– Ну если это и беды, то очень даже счастливые. – Улыбка рыжего стала еще шире.

– Этого не должно было случиться. Так не полагается. В конце концов, это просто запрещено!

– Запрещено? – Натти подтянулся и сел на подоконник. – Это кто тебе сказал? Братец Керр?

А я-то уже начал забывать, как хорошо рыжий умеет находить уязвимое место и насколько безжалостно тут же тычет в него пальцем!

Да, золотозвенник за все наши разговоры о том, что мне полагается делать и не делать в обыденной жизни, ни словом не обмолвился об отношениях с женщинами. Отдельные подробности я узнал уже намного позже, правда, от людей, подозревать которых в заведомой лжи вроде бы не было причин. Но, конечно, только на этом основании принимать обрывочные сведения за непреложный закон…

– Вообще-то да, семейные узы в таких случаях не поощряются, – равнодушно подтвердил Натти, заметив мое замешательство.

– Вот видишь!

– А особенно не поощряется гласность. Сам понимаешь, Смотритель – персона высокопоставленная, подающая пример своим подопечным. И если он будет дурным…

– Я могу на ней жениться?

Рыжая голова качнулась.

– Нет.

Так я и думал. Впрочем, пока наше баловство остается в тайне, беспокоиться не о чем. А единственный свидетель…

– Я ничего не видел! – замахал руками Натти, словно прочитав мои мысли. – Только слышал. А слух очень часто обманывается. Почти всегда.

Ну и хорошо. Нери явно не будет болтать лишнего о своем визите в смотрительский дом. Значит, можно ни о чем не беспокоиться?

– О, кстати, чуть не забыл! – Запечатанный футляр для писем пролетел через кухню и приземлился на столе, ровно посередине. – Это тебе.

– Что за штука?

– Сам увидишь, – многозначительно пообещал рыжий.

Тройной витой шнур с вплетенными металлическими нитями. Похоже на золото. Что ж, можно заключить, что отправитель не трясется над каждой монетой. И никакого воска: футляр опутан коконом, который, единожды разорвав, восстановить уже невозможно. Защита надежная, а главное, слишком тонкая и кропотливая, чтобы использоваться для обычных посланий. Такие изыски не припоминаются мне даже в переписке Сопроводительного крыла, не говоря уже о прочих дарственных службах, куда доводилось заглядывать.

– Чего медлишь? Страшно?

Вот чего нет, того нет. Если секретное послание дошло до моих рук, значит, я получил бы его в любом случае. И вне зависимости от своего желания.

Шнуры подались на удивление легко, как будто только и ждали моего прикосновения. Внутри обнаружился плотно скрученный лист бумаги, слишком просторный для написанных на нем слов.

«Получателю сего прибыть в указанное гонцом место, дабы засвидетельствовать свое почтение».

– Почтение кому?

– Посмотри ниже, – посоветовал Натти.

Я перевел взгляд на нижнюю часть листа, где прямо из бумаги аккуратными шрамами поднимался рисунок, неприметный, только если смотреть прямо сверху вниз. Стоило чуть повертеть послание из стороны в сторону, как белизна наполнилась красками, являя на свет божий замысловатый узор, в котором можно было различить цепные звенья. Очень много звеньев. И чем дольше я вглядывался, тем больше их становилось.

Примерно на второй сотне глаза начали уставать, и завораживающее занятие прекратилось само собой, породив закономерный вопрос:

– А гонец, по всей видимости, ты?

– Ага.

– И давно ты на побегушках у…

Оно не захотело срываться с моего языка. Слово, означающее все и ничего одновременно.

– Да так, подвернулся под руку. Надо было отказаться?

Я положил бумагу на стол, еще раз посмотрел на печать Дарохранителя Логарена и, от греха подальше, снова свернул послание и спрятал в футляр.

– Его полагается сжечь, – напомнил рыжий.

– Сожгу. Непременно. Итак?

– Что?

– Место. Куда я должен прибыть?

– Ах, место… – лениво протянул Натти. – Тут неподалеку. Прямо за заставой, миля по правую руку. Уединенная такая полянка… Увидишь.

– И как скоро я должен там оказаться?

– На вечерней заре.

– Не поздновато ли для торжественных приемов?

– Не я выбирал время.

– И мне, конечно, нужно подготовиться?

– Ну-у-у, – пожал плечами рыжий. – Тебе виднее. Меня ко двору еще не приглашали.

За оставшееся время можно было переделать кучу разных дел. Или не делать ничего вообще. Но ни одна из этих крайностей не показалась мне достаточно приятной и полезной, а вот их золотая середина…

– Разбудишь, когда нужно будет выходить.

* * *

Он разбудил. Правда, не своими руками: из объятий сна меня вырвал оживленный стрекот жука, устроившего приветственные танцы прямо на моей груди. Нелепое и загадочное создание словно радовалось возвращению хозяина и угомонилось не сразу. Впрочем, медовая вода все же подарила мне несколько свободных минут, которые я потратил…

На умывание, и только. Я, так же как и Натти, понятия не имел, что полагается сделать с собой перед столь важной встречей. Форменной одежды у меня не было, значит, сойти могла любая, даже та, в которой я прилег вздремнуть. Оружие Смотрителю не полагалось, какие-то особые регалии – тоже, один только жук, привычно и удобно устроившийся у меня на плече.

По мере приближения к указанному месту становилось все темнее. Конечно, до настоящего ночного мрака надо было еще дожить, но зыбкая серая взвесь, с каждой минутой крадущая все больше и больше чистоты дневного воздуха, постепенно превращала окружающий мир в его искаженное подобие, заодно туманя и сознание. Словно, шагая по тропинке от граничной заставы, я в какой-то миг пересек границы привычного и углубился во что-то неизведанное.