Она не знала, должна ли верить ему, зато знала, что чувствует отчаянную потребность обнять его. Здесь и сейчас.

Два шпиона в очередной раз почувствовали себя просто любовниками. Им больше не нужны были ни слова, ни доводы рассудка.

Он больше десяти раз репетировал перед зеркалом. И все равно получалось как-то не так.

– Мне ведь всегда бывает трудно выступать, любовь моя… Ты и сама это знаешь, – сказал он жене, уже начинавшей терять терпение.

Силия превратилась в наставницу Николаса и учила его управлять голосом, правильно себя держать, а также ораторскому искусству. Она была женщиной амбициозной, стремилась к успеху, обеспеченной жизни и почету, однако во всем этом судьба ей до сих пор отказывала. И вот теперь Силия неудержимо возмечтала о власти.

Но предстояло сделать один неизбежный шаг, который на поверку оказался гораздо труднее, чем можно было ожидать: ее супругу надлежало выступить перед всей страной и сообщить согражданам о смерти Уго Чавеса. Эту речь они репетировали много часов подряд – но толку от репетиций не было никакого. В буквальном смысле слова никакого. Стало ясно: Николас Мадуро родился не для того, чтобы говорить на публике. Он не мог найти нужный тон, запинался, потел, терялся, у него дрожал, а то и вовсе пропадал голос. Правда, была еще одна причина, сковывавшая Мадуро: он не мог заставить себя объявить покойником человека, который не только был еще жив, но которому Мадуро поклялся, что тот непременно победит свою болезнь.

К тому же от Уго всегда можно было ждать чего угодно. Он уже выдержал первый курс химиотерапии и объявил, что вылечился от рака, да и врачи подтвердили его выздоровление. Но истинное положение дел скрыть не удавалось. Сейчас Уго опять лежал в операционной, вверив свою судьбу “Господу родителей моих Иисусу Христу, а также Симону Боливару, покрову Богородицы и духам саванны”. Николас не знал, ни что тут думать, ни что делать. И уж тем более не знал, что сказать стране. Но Силия не отставала от мужа. Все это ему было знакомо: стоило ей учуять добычу, которую можно заполучить, как она удваивала старания и всегда добивалась своего. А сейчас Силия учуяла шанс оказаться во дворце Мирафлорес и уже видела, как царит там, пока Николас путешествует по Венесуэле и раздает поцелуи старушкам.

– Ну давай, любовь моя, надо еще немного поработать, еще немного постараться. Давай. Нельзя отчаиваться – у тебя все обязательно получится. Не так это и трудно, мой толстячок.

Несмотря на то что как на Кубе, так и в Венесуэле любая информация, связанная с болезнью Чавеса, считалась государственной тайной, команда Гюнтера Мюллера уже имела в своем распоряжении копии секретных отчетов, подготовленных лично для Фиделя группой медиков, куда входили специалисты мирового уровня. Каждого из них попросили высказать свое независимое мнение. В отчетах говорилось, что первые операции, проведенные в Гаване, оказались неудачными и нужна еще одна, после чего больной должен на неопределенное время остаться в больнице, так как существует опасность, что злокачественные клетки появятся и в других органах. Иначе говоря, из этих справок стало ясно: новая операция не гарантирует того, что пациент выживет. То есть прогноз специалистов нельзя было назвать оптимистичным. И Фидель раздумывал над своими дальнейшими действиями. Он прекрасно понимал, что на карту поставлено не только здоровье Чавеса, но и его, Фиделя, историческое наследие.

Несколько недель спустя хмурый Кастро сидел в соседнем с операционной помещении и, глядя на экран камеры видеонаблюдения, следил за ходом очередной операции. Она продолжалась долгие часы, и наконец, к радости ожидавшего новостей народа, один из министров, оставшийся в Каракасе, объявил, что операция прошла успешно. Физическое состояние президента удовлетворительное, он очень быстро идет на поправку. Министр также объяснил, что удаленная на сей раз опухоль – это лишь рецидив рака и больному предстоит еще один курс радиотерапии. И тем не менее Чавес будет в состоянии по-прежнему отдавать все свои силы будущему Венесуэлы и работать на благо бедноты.

Хорошая новость для народа, но не для Силии. Постепенное выздоровление президента, та пылкая убежденность, с какой сам он утверждал, что болезнь ни за что не одолеет его, а также постоянные перемещения Чавеса между Кубой и Каракасом для контрольных обследований приводили в отчаяние супругу того, кто едва не стал его наследником. Однажды утром, излучая радость и энергию, Уго объявил, что его тело полностью избавилось от раковой напасти. С лысой головой и распухшим от лекарств и химиотерапии телом президент вновь появился на экранах телевизоров.

Сегодня он предстал перед камерами в индейском головном уборе с перьями. И, закрыв глаза, слушал молитву шамана народности яномами. Дело происходило на юге Венесуэлы в типичной деревне яномами. Шаман сидел на корточках и, дуя на дым целительных благовоний, направлял его в сторону Чавеса. Другие индейцы почтительно наблюдали за церемонией. Но сейчас их окружали военные, журналисты и лица, обычно сопровождавшие Уго, – родственники и самые близкие соратники, включая сюда, разумеется, министра иностранных дел Николаса Мадуро с супругой.

Сцену оживляли несколько плакатов, похожих на послания с небес: “Команданте президент, приказывайте!” По завершении священного ритуала Уго под пение птиц и стрекот сверчков с волнением провозгласил, что уже сумел выиграть сражение с болезнью. И теперь полон решимости одержать победу и в следующем бою – за новый президентский срок. Благодаря референдуму, где народ одобрил право президента переизбираться сколько угодно раз, Уго выдвинул себя кандидатом от своей партии. Выборы были намечены на конец года. – Чавес еще долго будет с вами! – выкрикнул он, впадая в экстаз.

И миллионы его поклонников с восторгом восприняли это обещание.

Внезапное закрытие “Черного дерева”, случившееся несколько недель назад, осталось загадкой для Камилы Серрути и для прочих клиентов, а также для сотрудников Центра интегральной красоты. Никто толком не знал, что же произошло. Очевидно было только одно: салон “Черное дерево”, оазис холистики в Каракасе, прекратил свое существование, и ни один человек не мог объяснить почему.

Между тем Эве казалось, что она попала в безвыходную ситуацию. Всякий раз, когда Маурисио, который теперь просил, чтобы она называла его Иваном, смотрел ей в глаза или осыпал ласками, она испытывала странную смесь гнева, страха и чувства вины. Ей хотелось верить, что он ведет себя с ней честно, но Эва уже не полагалась на интуицию: ведь та подвела ее самым катастрофическим образом, а значит, и снова могла подвести. Эва страшно терзалась, скрывая от Ивана свое подлинное лицо, но она боялась, что, открыв тайну, совершит роковую ошибку. И не знала, как поступить. Чему или кому верить. Но хуже было другое: она уже перестала верить и в себя саму. Да и как можно верить в себя, если ты не сумела разобраться с тем, что происходило у тебя под носом. И полюбила своего потенциального убийцу.